ОстротА. Записки русского бойца из ада

Когда я оказался в блиндаже на линии боевого соприкосновения, то мне пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы выработанный инстинкт неприятия грязи подавить. Для нормального человека ходить неделю в одном и том же белье, пить из одной кружки с кучей незнакомых людей и есть хлеб с черной от старости разделочной доски — совершенная дикость. Здесь же это норма, с которой необходимо смириться, хочешь ли ты того или нет.

И я думал, что подавил в себе брезгливость и «барские замашки» окончательно. Съесть печенье с вмонтированного в земляную стену стола, на котором лежит вековой слой пыли? Не вопрос. Сегодня боевой брат рассказал про интересные ощущения от того, когда прокалываешь себе ногу иглой шприца прямо через поношенную штанину. Человеку, привыкшему, что ему в филейную часть ставят уколы после дезинфекции медсестрой, процесс представляется за рамки вон выходящим.

Но в определенный момент я понял, что есть количество дерьма, с которым я смириться не могу. Когда свинцовое небо Донбасса разразилось, но не грозой, а мелким дождиком, водяной пылью. Ее почти не видно, но благодаря ей реальность начинает плыть — пейзаж меняется, земля из точки опоры превращается в ненадежную сопливую массу, окопы становятся болотом. Холодный, липкий свинец затекает тебе под кожу, забирается в легкие, капает на содрогающийся мозг через протечки в черепной коробке. Ты постоянно пытаешься хоть как-то уменьшить количество грязи на себе, хотя бы снять шматки земляной жижи, вытирая ноги о штыковую лопату, но это не помогает. Ведь грязь внутри тебя и снаружи, она в сырых берцах, под ногтями, на морщинках, покрывающих фаланги пальцев. От нее и от влаги со стоп начинает отслаиваться побелевшая кожа — такое явление, как «окопная нога», появилось во времена Первой мировой. И преследует солдат до сих пор, хотя меня пока обходит стороной.

Этот «грязный» выезд на передовую, про который я хочу рассказать, начался весьма необычно. ГАЗ-66, обычно возивший нас от базы к позициям, был уже почти полностью загружен людьми, вещмешками образца середины прошлого века, провиантом, дровами. Но вдруг в кузове внезапно появляется заместитель командира батальона, а также по совместительству его дальний родственник, комбат с позывным «Горец». Он был в компании еще нескольких «горцев», которые были одеты в черные бронежилеты и черные каски с надписью PRESS, а метки на микрофонах гласили, что это сотрудники телеканала НТВ.

Ничего страшного в этом не было, однако я сразу напрягся. Все пошло как-то не по плану, этих людей не должно тут было быть, они делали стандартный и спокойный выезд на позиции чем-то из ряда вон выходящим, что не сулило ничего хорошего.

Я отвернулся от них и смотрел в окно, в то время как журналисты вели беседы с находящимися в грузовике солдатами. Они о чем-то говорили с пулеметчиком, который посетовал на необходимость обеспечивать себя необходимой амуницией самостоятельно, а Горец сразу ввернул, что ему выдадут пулеметную разгрузку. Затем сам взял слово и рассказал, что приехал воевать за русский мир, как и все остальные. Потом попросили рассказать о себе еще одного из бойцов, что был поближе к камере.

Кадр из репортажа НТВ

Все это время мне приходилось наблюдать за протекающими за окном полями, на фоне которых возвышались терриконы и башни шахт. Апрель 22-го в Донбассе был так же сер и уныл, как и март, пожалуй, даже еще серее. В марте ненадолго выглядывало солнце, в то время как сейчас погода окончательно испортилась — с неба время от времени что-то капало, однако дождем это назвать было нельзя. Таким, смотрящим на серое небо за маленьким окном в кузове грузовика, меня и запечатлела камера журналистов. Репортаж у них получился весьма забавным, особенно то, что они описали происходящее в грузовике как «традицию». Дескать, командир традиционно едет на боевые с бойцами и поет «Катюшу». «Катюшу» тогда действительно пели — ее затянул Горец, вслед за ним подхватили еще несколько голосов. Только ехал он с нашей группой на боевые тогда впервые, да и «Катюша», насколько я знаю, не была традиционной песней в «Пятнашке».

Но некоторое приукрашивание действительности мы оставим на совести репортеров. Кроме того, они подписали кадры, как «бои за Авдеевку», в то время как «боями» это назвать было никак нельзя — ехали мы даже не на штурм, а просто охранять позиции, по которым фронт проходит последние восемь лет.

Самое же интересное, связанное с журналистами, началось уже по приезде — выпрыгнув из грузовика, оператор сразу же начал отходить от машины в зеленку, пытаясь поймать удачный кадр и направляя огромную телевизионную камеру на выгружающих провиант солдат.

— Стой! Там мины. Теперь выходи так же, как зашел, — посоветовал я, наблюдая, как абсолютно гражданский человек впервые в жизни начинает задумываться о суровых военных реалиях. На лице его сначала отразился испуг, а затем оператор начал потихоньку выбираться из зарослей, сосредоточенно переставляя ноги.