- Содеянное добро не пропадѐт и не умрѐт, - говорил мой отец, - оно зачтется Всевышним. Xalg bilmese de, Xalig biler.*³ Но никогда не попрекай тем, что ты сделал, и не делай одолжения - иначе грош цена содеянному тобой.
Я с жалостью посмотрела на Сирануш, которой, очевидно, не преподносились подобные уроки, усвоенные всеми детьми в нашем роду в качестве прописных истин. Однако она не считала себя обделѐнной хорошими манерами, потому что уверенно спорола следующую порцию ереси:
- Вообще, мы, армяне - избранная Богом великая нация, жаль, что нас никто не ценит! Раньше мы были голубоглазыми и высокими, и жили в Великой Армении от моря до моря, пока нас не истребили турки. А мы всѐ равно вас простили... Подумай сама: несмотря на то, что ваши предки-турки устроили нам геноцид, мы принимаем вас, и даже сидим с вами за одним столом...
Я чуть не задохнулась от возмущения: как не стыдно говорить такое! Правильно говорят: не корми калачом, да не бей в спину кирпичом! А ведь она ещѐ ребѐнок, девочка! За подобные рассуждения меня бы пристыдили не только дома, но и в классе, в любом другом месте. У нас на родине произносить такие националистические тексты было нонсенсом, это означало подписаться в собственном идиотизме и неполноценности.
Я повторила Сирануш слова моего дедушки Ибрагима:
- Нет избранных наций, Сирануш, все люди одинаковы перед Богом. Он создал различные нации не для того, чтобы они хвастались друг перед другом, а учились и перенимали друг у друга хорошее, взаимно обогащаясь.
Но Сирануш упрямо сомкнула тонкую линию губ, отчего противные чѐрные усики над еѐ верхней губой стали ещѐ резче бросаться в глаза, и, не ответив мне, в знак протеста быстро прошла вперѐд с булкой в руках.
«Ну, что взять с дуры, которая даже не может бороться с растительностью на теле! - подумала я, надкусывая аппетитную булочку. – Чем говорить подобные глупости, лучше бы занялась своей внешностью!» Я бросила укоризненный взгляд на кривые ноги Сирануш, покрытые густой щетиной. Между прочим, мы с кузинами очень ловко справлялись с появившимся под мышками и на ногах пушком, а эта даже об усах не заботится! Да если бы у одной из нас были бы наполовину такие страшные усы, как у этой неуклюжей Сирануш, еѐ бы уничтожили презрением!!! В отличие от Сирануш, мы умели следить за собой, как и полагается воспитанным девочкам: недаром нас приучали с самого детства натирать пемзой пятки, чтобы они были гладкими, начищать добела зубы и ухаживать за волосами, придающими женственность, чтобы они были пушистыми и густыми. Единственное, что возбранялось девочкам-азербайджанкам – выщипывать брови. Впервые выщипать или изменить форму бровей азербайджанкам можно было только в день свадьбы. Это такой красивый обычай, когда в один день, превратившись из девушки в женщину, ты выходишь на публику с изменившимся от утончѐнных бровей лицом! К счастью, мои брови – предмет моей гордости и отчаянной зависти моих густобровых кузин - были тонкими и изогнутыми от природы, а вот мои кузины с нетерпением ждали дня свадьбы, чтобы покончить с девственно–широкими ободками бровей, в то время как наши мамы зорко следили за нами, чтобы мы не перешли границы дозволенного.
Сирануш оторвала меня от моих мыслей, бросив, к моему великому негодованию, остаток недоеденной булки прямо на пыльный асфальт. Я спешно подняла булку с земли, приложила ее к губам и ко лбу*4 и поставила на каменный выступ здания.
- Что ты делаешь? – у Сирануш чуть челюсть не отвалилась от удивления.
- Хлеб нельзя бросать на пол, это большой грех, - возмущѐнно ответила я.
- Глупые предрассудки! – засмеялась Сирануш. - Сказала бы сразу, что не наелась своей булкой и польстилась на остатки моей. Тоже мне, богачи: хвастаются, что едят икру, а сами подбирают с пола десятикопеечную булку и целуют еѐ! Тьфу...
Произнеся эту чепуху, Сирануш презрительно поморщилась, скорчив гримасу, от которой я, по еѐ мнению, должна была бы испепелиться.
Я вздохнула. До чего же трудно общаться с людьми, которые не понимают самых элементарных вещей! Даже крошечных детей в Азербайджане чуть ли не с пелѐнок учат, что хлеб – это баракат*5, и к нему нужно относиться бережно. Нас учат этому и в семьях, и в школах. Оставшиеся от обеда крошки и ломти хлеба никогда не мешают с другим мусором, а собирают отдельно в специально предназначенные для этого пакеты. У нас на родине хлеб, случайно обронѐнный кем-то на улице, никогда не затаптывают, а бережно поднимают, прикладывают в знак почтения к губам и ко лбу, а затем ставят куда-нибудь в сторонку и повыше, чтобы на него случайно не наступили. Почему же здесь об этом не знает взрослая девица? А ведь мы живѐм рядом - в соседних республиках... Между прочим, и национальность тут ни при чѐм, потому что мой дедушка Христофор, армянин по происхождению, всегда поучал меня и моих подружек с Завокзальной улицы: