По освещённой закатным солнцем деревушке я шёл, никуда не спеша. Я в последнее время полюбил гулять здесь, мне доставляло удовольствие наблюдать, как те же люди, что год назад обращали на меня внимания не больше, чем на бредущую по улице собаку, начинают издалека раскланиваться и первыми снимать шляпы… Как родители девушек на выданье наперебой зазывают в гости… Жаль, что мой бедный отец не дожил до этих дней.
К дому доктора Ливси я подошёл в сгустившейся темноте. Ни одно окно не светилось, и мне показалось, что круг замкнулся, что всё вернулось к истоку, к той ночи, когда я так же подходил к тёмному фасаду, спрыгнув с коня таможенника Доггера…
Чувство было настолько сильным, что, когда в ответ на мой стук в глубине дома послышались шаги, я почти не сомневался: меня впустит Рейчел, служанка доктора, та самая девушка, что некогда направила нас искать доктора в усадьбе сквайра…
Но дверь, конечно же, отпёр сам Ливси. Рейчел умерла от оспы два месяца назад.
Мы прошли в кабинет доктора, он поставил на стол ту свечу, с которой ходил встречать меня; других источников света в комнате не было.
— Отлично выглядишь, Джим, — сделал мне комплимент Ливси.
Или не мне, а моему новому костюму. Честно говоря, я не всегда до конца понимал, что именно хотел сказать доктор Ливси… Такая уж у него была манера выражаться.
— Как здоровье? — спросил он. — Что-то ты слишком бледен для юноши твоего возраста…
Я подумал: сказать или нет? И решил сказать.
— Мне очень плохо спится, доктор. Постоянно снятся мертвецы. Просыпаюсь и лежу половину ночи, не могу уснуть…
Он посмотрел мне в глаза и ответил после очень долгой паузы, когда я уже решил, что ответ так и не прозвучит:
— Скажи Гровсу, что я попросил отпустить тебе пузырёк лауданума, три унции. Принимай по чайной ложке перед сном, но не больше. Запомнишь?
Я кивнул. Запомню, конечно же… А мистер Гровс, аптекарь, конечно же, не спросит рецепт, он прекрасно знает, как Ливси не любит их выписывать.
Доктор выдвинул ящик стола, достал довольно увесистую кипу бумаг. Слегка помятые и густо исписанные листы были хорошо знакомы мне, немало дней я провёл над ними и по праву гордился проделанной работой. И надеялся, что труд мой положит конец всем тем нелепым и фантастичным слухам о наших приключениях на острове, что в избытке расползлись по округе.
— Я прочитал твою рукопись, Джим, — сказал Ливси, положив кипу на стол и быстро перебирая страницы. — Внёс небольшие поправки, обязательно прими их во внимание, когда будешь переписывать набело. Только вот…
Он замолчал, был слышен лишь шелест бумаги. Сказав про небольшие поправки, доктор явно поскромничал. Несмотря на скудное освещение, я видел, как густо исчёрканы строки и сколько добавлений вписано на поля мелким почерком.
— Да, вот она… — снова заговорил Ливси. — Эту главу надо полностью переписать. Изложи, пожалуйста, события так, чтобы в них не упоминалось моё имя.
Он вынул из стопки и отложил в сторону десятка два листов. Я взял верхний, поднёс к глазам, спросил:
— Захват «Испаньолы»?
— Да.
— Чем же вам не угодило моё описание?
— Знаешь, Джим, мне не так уж редко доводилось убивать людей… Но на спящих я поднял оружие в первый и, надеюсь, в последний раз. Не хочется оставлять о себе такую память.
Я был разочарован и, что уж скрывать, сожалел о времени и трудах, потраченных на эту главу. И попытался возразить:
— Доктор, но ведь мы были там вдвоём, Бен оставался в шлюпке… Если вас не упоминать, получится…
Он не позволил мне закончить, подошёл, положил руку на плечо.
— Перепиши… Хорошо? Ты сумеешь, я уверен. В конце концов, пираты могли попросту зарезать друг друга в пьяной драке.
Я был вынужден согласиться… Доктор взял у меня из рук первый лист злополучной главы, свернул в трубочку, поднёс к свече; когда бумага вспыхнула, прошёлся по кабинету, зажигая другие светильники. Потом остаток крохотного факела отправился в камин и туда же доктор положил остальные страницы, повествующие о нашем ночном приключении. Они запылали. Я украдкой вздохнул.
В комнате стало значительно светлее, и я заметил то, что до сих пор скрывал таящийся по углам мрак: опустевшие книжные полки, отсутствие гравюр на стенах, дорожный плащ и шляпу, лежавшие на кресле…
Костюм для верховой езды и ботфорты доктора я отметил сразу по приходе, равно как и шпагу, висевшую на его боку, но не удивился, зная о кочевой жизни Ливси.
— Вы уезжаете? — спросил я.
— Да.
— Надолго?
— Вероятно, надолго…
Мне показалось, что он хотел что-то добавить, но так и не добавил. И я спросил сам:
— Навсегда?
— Боюсь, в ближайшие годы старая добрая Англия будет для меня очень неуютным местом… — произнёс доктор с горькой усмешкой. — Хотя как знать… Ни от чего нельзя зарекаться в этой жизни, друг мой Джим. Ты проводишь меня?
— Конечно же, доктор. Вы попрощались со сквайром?
— Он… Видишь ли, он сегодня в настроении, не способствующем прощаниям.