Остров без Сокровищ

Чуть позже Ливси сообщает, что участвовал в сражении при Фонтенуа (год спустя после Тулона, в 1745 году) под командой герцога Кумберлендского и был ранен, но конечности сберёг.

Параллель между этими двумя заявлениями очевидна. Мы знаем, что Сильвер лжёт, но лишь частично: он и в самом деле участвовал в морских сражениях, в самом деле лишился в бою ноги. Да только воевал он не под тем флагом. И не под началом Хока.

Если применить этот ключ к словам Ливси, то получается, что касательно своего участия в битве при Фонтенуа Ливси не врал… Свежая, не до конца зажившая рана служила дополнительным подтверждением его легенде: ранен на войне, решил покончить с карьерой офицера и попробовать прокормиться дивидендами с полученного в юности медицинского образования…

Так или примерно так говорил о себе доктор Ливси. Но лгал в том, на чьей стороне он сражался при Фонтенуа. А сражался он наверняка под знамёнами не герцога Кумберлендского, а его оппонента, Морица Саксонского, начальствовавшего над французской армией.

Во Франции жили в большом числе эмигрировавшие дворяне-якобиты, в основном шотландцы и ирландцы. В свободное от заговоров время служили во французской армии (некоторые натурализовались, известные в истории маршалы Франции Макдональд и Мак-Магон — прямые потомки эмигрантов-якобитов). Воевать против ганноверской династии под французскими знамёнами эмигранты считали для себя делом чести, в том числе и под Фонтенуа…

Победа в том сражении создала у якобитов впечатление, лишь отчасти обоснованное, что ганноверская династия пошатнулась, что дни её сочтены… Окончательное решение о высадке Претендента принято именно по горячим следам битвы, непосредственная подготовка восстания заняла три месяца (пропаганду и агитацию на территории Британских островов якобиты вели постоянно, с большей или меньшей интенсивностью).

В один из этих трёх месяцев в окрестностях Бристоля появился Ливси — шотландец, дворянин, офицер-якобит…

И по совместительству немного доктор.

Совсем немного. Чуть-чуть.

* * *

Вернёмся к сквайру Трелони… Его образ прорисован куда более скупыми штрихами, чем образ Ливси, что затрудняет анализ — бесспорных выводов можно сделать меньше, и основания для догадок более шаткие.

Что мы знаем о сквайре? Он богат, далеко не молод, но ещё не стар, не воздержан на язык, вспыльчив. Убеждённый холостяк, много путешествовал, причём по морю (способен отстоять вахту на корабле в тихую погоду). По мнению многих, Трелони отличный стрелок. Возможно, увлечён охотой (держит в усадьбе штат егерей), но может, и не увлечён, лишь делает то, что положено по статусу.

Вот, собственно, и всё, что Хокинс посчитал нужным сообщить о Трелони открытым текстом. Между строк скрываются ещё кое-какие намёки, поддающиеся расшифровке.

О политических пристрастиях сквайра Джим не стал упоминать, но в том, что сквайр тори, сомнений нет. Богатый землевладелец, не занимающий никакой государственной должности, не имеющий воинского чина, — тори, однозначно. Мы помним, что в описываемый период виги загнали своих оппонентов в глухую беспросветную оппозицию, полностью оттерев от рычагов власти, от чинов, должностей и наград.

Естественно, верноподданнических восторгов к ганноверской династии Трелони не питает и в душе сочувствует якобитам. Но сочувствие может принимать самые разные формы — и активные, и пассивные, ни к чему не обязывающие…

Как бы то ни было, в середине лета 1745 года к сквайру Трелони пришёл доктор Ливси. И потребовал денег — не для себя, для святого дела восстановления законной династии…

Сквайр Трелони был потрясён.

Реконструкция №2 Сквайр Трелони: чужие деньги тратить легко…

Он был потрясён…

За четверть века Трелони привык распоряжаться и поместьем, и приносимым им доходом как своими собственными. Нет, умом он понимал, что во Франции живёт законный владелец, способный предъявить права после смены власти или после амнистии якобитам… Но годы шли, власть не менялась. Никто не предъявлял права.

Счёт в банке рос — откладываемый доход поместья за вычетом десятой части Трелони. Эти деньги, лежащие мёртвым грузом, раздражали… Банковский процент казался мизерным по сравнению с тем, что зарабатывали люди на торговых операциях с Африкой, с Ост-Индией и с Вест-Индией. Один удачный рейс к Невольничьему берегу мог округлить капитал больше, чем десять лет хранения на банковском депозите.

Но деньги были чужие… Их могли потребовать в любое время. А невольничий корабль мог угодить в шторм и отправиться на дно, мог попасться французскому или испанскому каперу.

Прошло пять лет. Деньги никто не потребовал. А рядом — совсем рядом, не надо даже плыть на Невольничий берег или в Ост-Индию — творилось безумие под названием «Компания южных морей». Люди продавали и закладывали последнее, покупали акции, — и через пару месяцев удваивали капитал.

Рискнул и он. Рискнул чужими деньгами. Не очень большими — затянув потуже пояс, за два-три года смог бы возместить ущерб из своей доли дохода.