Однако, кроме леди Хаттон, матери предполагаемой невесты, к Бэкону за содействием обратилась (от имени Кока) и леди Бомонт, мать предполагаемого жениха. У той были свои цели, резоны и методы. Она требовала немедленного возвращения дочери несчастному отцу. Сэр Фрэнсис никаких гарантий давать не стал, а отписал Бекингему (в том же письме от 12 июля), что тот сильно ошибается, если думает, будто это дело касается его (Бэкона), «оно касается вашего сиятельства много больше». Без согласия леди Хаттон на этот брак надежды потенциального жениха получить большое состояние весьма призрачны. Более того, принуждение дочери леди Хаттон к браку осложнит положение Бекингема в обществе, он может потерять многих друзей («за исключением меня, который из чистой любви и благодарности навсегда останется вам верен», спешит добавить Бэкон). Да и каково будет Джону Вильерсу войти в семью, где к нему будут относиться враждебно. Бэкон советует Бекингему поговорить со своей матерью и убедить ее не устраивать этот брак без согласия обоих родителей предполагаемой невесты. Дело следует либо вообще прекратить, либо отложить до возвращения Бекингема из Шотландии.
Однако ситуация менялась быстро. В тот же самый день, 12 июля, Кок получил от госсекретаря заверения, что последний навестит Фрэнсис в доме лорда Аргила (
Потерпев фиаско, супруга Кока немедленно обратилась за поддержкой к Бэкону. Но в доме последнего им сказали, что сэр Фрэнсис изволит почивать по причине недомогания. Тогда леди Хаттон заявила, что подождет в соседней комнате, примыкавшей к покоям лорда-хранителя. Слуга предложил ей кресло и на некоторое время оставил одну. Как только он отошел, леди Хаттон вломилась в комнату, где находился Бэкон, и разбудила его, настолько испугав, что он позвал слуг. Те попытались выдворить разгоряченную даму, но не тут-то было. Леди Хаттон оттеснила слуг и упросила Бэкона простить ее дерзость и выслушать. Как выразился неизвестный автор, описавший эту сцену в письме Энн Садлейр, сводной сестре Фрэнсис, их мать «была похожа на корову, потерявшую своего теленка»[790]
. Когда, наконец, Бэкон успокоился и выслушал леди Хаттон, он заверил ее, что сделает все возможное, чтобы вызволить ее дочь у отца. Аналогичные заверения леди Хаттон получила и от других членов Тайного совета.На следующий день супруга Кока обратилась в Тайный совет с жалобой на то, что «ее насильно лишили ребенка». Она требовала, чтобы ее дочь была на время разбирательства отдана под опеку клерка Тайного совета сэра К. Эдмондса. Совет послал нарочного к Коку в Бекингемшир, но тот, ссылаясь на поздний час, отказался отправить дочь из своего дома куда бы то ни было, но пообещал привезти ее сэру Эдмондсу на следующий день.
Тогда леди Хаттон, не доверявшая ни одному слову мужа, потребовала от Совета гарантий, что ее дочь будет доставлена в дом Эдмондса. В итоге Фрэнсис срочно вывезли из отцовского дома в резиденцию Эдмондса в сопровождении леди Бомонт и нескольких вооруженных всадников (из опасения, что мать отобъет ее по дороге). Леди Хаттон, действительно, прихватив десяток-другой вооруженных людей, отправилась освобождать дочь. «
Тайный совет, опасаясь беспорядков, решил, по договоренности с обоими родителями, перевести Фрэнсис в более безопасное место – в дом лорда Нивета (
15 июля 1617 года Кок предстал перед Тайным советом, чтобы ответить на обвинения в «нарушении порядка». Там он заявил, что защищал интересы своей дочери и выдвинул против жены ряд обвинений: в укрывательстве его дочери, в намерении выдать ее за графа Оксфорда без отцовского согласия, за составление фальшивого письма лорда Оксфорда, в котором тот якобы соглашался на брак с Фрэнсис и т. д. Однако члены Тайного совета, в число которых входил и Бэкон, решили передать дело Кока в Звездную палату. Было также высказано и порицание действиям госсекретаря. Леди Бомонт было заявлено, что члены Совета готовы служить ее сыну графу Бекингему «с искренней любовью, тогда как иные движимы желанием поинтриговать и выказать свои амбиции»[791]
. И в этот момент Уинвуд достал из рукава письмо короля, в котором Яков выразил свою полную поддержку действиям своего госсекретаря, после чего последний попросил лордов выяснить, чьи же это «интриги и амбиции» вызвали весь этот шум и беспорядки. «На это, – пишет Дж. Чемберлен (причем по-латыни), – ответа не последовало»[792].