Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Состоявшийся на следующий день суд над Сомерсетом привлек куда большее внимание. «Я был там (в зале суда. – И. Д.) уже в шесть утра, – сообщает Чемберлен, – и за десять шиллингов получил сносное место»[847]. Граф накануне заявил, что не может покинуть Тауэр по причине плохого самочувствия[848]. Но его убедили-таки отправиться в Вестминстер-холл. После необходимых формальностей – в ходе которых выяснилось, что граф, в отличие от жены, не признает себя виновным, – слово взял Бэкон. Сэр Фрэнсис, конечно, понимал слабости предъявленных Сомерсету обвинений[849]. Но он понимал и ту задачу, которую поставил перед ним король: Сомерсет должен быть признан виновным, но так, чтобы Яков имел возможность сохранить ему жизнь. Поэтому лорд генеральный атторней, высказавая свою – повторяю, не лишенную слабостей и противоречий – версию, сделал поразительный и совершенно неожиданный для присутствующих ход. После вступительных общеполезных слов он перешел к «простому изложению фактов (the simple narrative of the fact)»[850]:

«Сэр Томас Овербери, как известно, в течение некоторого времени проявлял большой интерес к милорду Сомерсету и был с ним в большой дружбе… причем настолько, что сэр Томас стал… наставником [графа].

…Эта дружба выражалась не только в застольных беседах и в участии в придворных делах, но и в сообщении государственных секретов. Милорд Сомерсет, временно исполнявший тогда (в силу особого расположения и доверия Его Величества) обязанности [государственного] секретаря, не удержался от того, чтобы познакомить Овербери с донесениями, поступавшими к королю из разных стран, из Испании, Франции, Нидерландов и т. д. И знакомил он его с ними не время от времени… но постоянно. Пакеты посылались, иногда вскрытыми милордом, а иногда и нераспечатанными им. Овербери, который внимательно прочитывал их содержимое, копировал и регистрировал документы, составлял их перечни как полагал нужным, и, смею утверждать, было время, когда Овербери знал больше государственных секретов, чем члены Тайного совета»[851].

Здесь обвиняемый прервал лорда-атторнея, поинтересовавшись, а зачем, собственно, тот упоминает обо всех этих действиях, не имеющих отношения к предмету судебного разбирательства и производившихся по распоряжению короля?

«А затем, – ответил ему Бэкон, – что, поскольку вас связывали общие секреты, то у вас были и общие опасности»[852]. «Но этого мало, – снова обратился сэр Фрэнсис к лордам, продолжая „открывать лицо истины перед лицом правосудия“[853], – дело дошло до того, что они весь мир сделали своим театром»[854]. И подобно тому, «как в природе наилучшие вещи, портясь, становятся наихудшими, скажем, сладчайшее вино превращается в крепчайший уксус, так и этом случае – чрезмерная (excess) (как я позволю себе ее назвать) дружба закончилась, со стороны милорда Сомерсета, смертельной враждой. Я слышал, как милорд стюард иногда повторяет в Канцлерском суде, что обман и притворство плохо кончаются (fraud and frost end foul), я бы добавил сюда третью вещь: дружбу плохих людей, которая может закончиться заговором и враждой»[855]. И далее Бэкон перешел к изложению событий.

Вкратце, по его версии, дело происходило так. Овербери, который был, по характеристике лорда-атторнея, «по правде говоря, не очень тверд в вопросах религии и морали, но не лишен амбиций и тщеславия»[856], воспротивился намерению своего патрона жениться, поскольку опасался, что тогда он станет Сомерсету ненужным. Поэтому молодой человек стал отговаривать графа от этого шага, но тот твердо стоял на своем. Тогда Овербери решил прибегнуть к крайним средствам («stronger remedies») с тем, чтобы держать графа на крючке (как выразился Бэкон, «he had my Lord’ s head under his girdle») – в ход пошли государственные секреты, или, как называл их Овербери, «secrets of all natures» (любые тайны). Сэр Томас решил сыграть на неосторожном, можно даже сказать, преступно неосторожном, обращение с ними Сомерсета[857].

Таким образом, было «два потока ненависти по отношению к Овербери: один – от леди [Фрэнсис], потому что тот ее оскорблял (самое мягкое выражение, которым Овербери называл подругу Сомерсета – «недостойная женщина». – И. Д.) и препятствовал ее любви, а это приводит женщин в ярость; второй же поток ненависти, более глубокий и опасный, исходил от самого милорда Сомерсета, напуганного нравом Овербери». Граф понимал, что если он вспылит и порвет с ним, то Овербери станет «подкапывать под него и портить ему жизнь». Поэтому «они (леди Фрэнсис, Сомерсет и граф Нортхемптон. – И. Д.) решили, что Овербери должен умереть»[858].