Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Однако, уже отдав распоряжение о подготовке к созыву парламента, Яков не оставлял надежды решить свои финансовые проблемы помимо него. Правительство объявило о сборе беневоленса для помощи Фридриху Пфальцскому. Наследник престола пожертвовал 10 тыс. фунтов стерлингов. Бэкон (как и другие влиятельные сановники) внес 1000 фунтов. Однако в стране решение о беневоленсе было воспринято с тревогой. В нем видели попытку пренебречь парламентом даже в таком традиционном вопросе, как сбор субсидий. Затея с беневоленсом себя не оправдала. Несмотря на широкую пропагандистскую кампанию, за пределами столицы удалось собрать только 6 тыс. фунтов[944].

Бэкон, еще в 1615 году, т. е. сразу после роспуска Addled Parliament (1614), предлагал королю вынести на обсуждение следующего парламента широкий круг вопросов: меры по защите и укреплению военной мощи Англии, особенно ее флота, по укреплению и развитию торговли (особенно экспорта), по предотвращению депопуляции отдельных территорий и подъему сельского хозяйства, «по лучшей колонизации Ирландии» и, что представлялось ему наиболее важным – проект правовой реформы[945]. Но король не оценил широту его замыслов.

Болты и гвозди королевской мудрости

30 января 1621 года третий парламент Якова I начал свою работу. Появившись перед лордами и коммонерами на церемонии открытия сессии, король обратился к ним с краткой речью. Он начал с того, что напомнил присутствовавшим о своих предыдущих попытках объяснить парламентариям, «особенно джентльменам из палаты общин», свои намерения и мысли («a true mirror of my mind and free thoughts of my heart», как изысканно выразился Его Величество), однако его усилия не встретили понимания («like spittle against the wind», как сказал Его Величество уже без особого изыска)[946]. Затем он не преминул пожурить собравшихся: «Воистину могу сказать словами Спасителя – я часто играл вам на свирели, а вы не танцевали, я часто пел вам плачевные песни, а вы не сокрушались»[947]. Покончив, наконец, с фигурами красноречия, Яков перешел к главному: к финансовым потребностям короны – на погашение долгов и на военную помощь Фридриху Пфальцскому. Король напомнил, что «парламент – это организм, состоящий из головы и тела, причем головой служит монарх, который созывает парламент, тогда как тело – это три сословия, созванные вместе главой»[948]. Вместе с тем Его Величество выразил готовность пойти на некоторые уступки парламентариям, особенно в деле экономии финансов. «Что касается моей щедрости, – заявил король, – то я могу сказать, как уже говорил ранее, что не собираюсь устраивать каждый день Рождество»[949].

Яков довольно подробно остановился на ситуации в Богемии, подчеркнув, что надеется на безотлагательное выделение денег парламентом («qui cito dat bis dat», напомнил король латинское изречение[950]), ибо дело идет не только «о наследстве для моих внуков», но в первую очередь о сохранении «нашей религии», т. е. англиканской веры[951]. Что касается нехватки серебра и торгового кризиса, то здесь король был немногословен, сославшись на дурное управление финансами в прошлом, и предложил парламенту подумать, куда девается серебряная монета и как исправить положение[952]. Кроме того, король сказал несколько слов в оправдание монополий (они необходимы при отсутствии парламентских субсидий), но заявил, что, если некоторые из них будут признаны вредными, они будут отменены.

Таким образом, Яков не принял совета Бэкона, который полагал, что королю следовало бы до начала работы парламента аннулировать монопольные патенты, вызывающие наибольшее недовольство. Предложение же коммонерам внимательно изучить вопрос о монополиях означало, по мнению Бэкона, что весь пыл нижней палаты (а заодно и ее время) потратится на выяснение того, законны или незаконны, вредны или полезны патенты на постоялые дворы, таверны, золотые и серебряные нити, продажу трески, изготовление мышеловок и т. п., тогда как куда более важные вопросы – о законодательной и административной реформах, о ситуации в Ирландии и др. – отойдут на второй план. Кроме того, Бэкон не мог не обратить внимание и на другие слабые стороны королевской речи, например когда Яков утверждал, что его подданные живут «в мире и достатке» и что «ни один человек при моем правлении не может пожаловаться на бедность», если, конечно, он усердно трудится и «не живет расточительно»[953]. И дело не в обычном самодовольном лицемерии власти, а в том, что подобные высказывания раздражали коммонеров, тем более что король так ничего толком не сказал о том, как его правительство собирается выходить из экономического кризиса.