Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Однако в 1619 году в состав королевской комиссии, которая должна была следить за изготовлением золотых и серебряных нитей, вошел упомянутый выше Момпессон. Он предложил мастеров, не желавших признавать соответствующую (теперь уже скрепленную королевской печатью) монополию, отправить в тюрьму[996] (а тем их них, кто уже находился в Тауэре, по-видимому, предлагалось продлить срок, если они и далее будут упорствовать). Яков одобрил эту меру, но Илвертон решил заручиться поддержкой лорда-канцлера. Со слов лорда-атторнея, события далее развивались так. Бэкон приказал доставить к нему арестованных мастеров, выслушал их и отправил обратно в тюрьму. Тогда представители лондонского Сити направили петицию королю, после чего Бэкон (согласно Илвертону, по приказу короля) немедленно освободил заключенных[997]. Сэр Фрэнсис не стал опровергать версию Илвертона, заметив только, что его действия были совершенно законными. Но вернемся к парламентским дебатам 6 февраля 1621 года.

Сэр Эдуард Саквилл, пользовавшийся большим авторитетом среди коммонеров, напомнил, что каждый раз, когда Его Величеству доставляют петиции, ходатайства и записки по поводу выдачи монополий (якобы чрезвычайно полезных для монарха и государства), король передает их «некоторым доверенным консультантам (referees)». И желательно знать, настаивал Сэквилл, кто же именно выступает в роли этих консультантов, которые «уверяют Его Величество в пригодности [патента] и тем самым вводят в заблуждение и Его Величество, и государство»[998]. А поскольку дать ответ незамедлительно не представлялось возможным, то было решено передать, как бы мы сейчас сказали, «депутатский запрос» в Большой комитет.

Относительно роли Э. Саквилла в истории падения Бэкона историки расходятся во мнениях. Одни полагают, что сэр Эдуард был дружески настроен к лорду-канцлеру и даже отказывался информировать возглавлявшийся им комитет по судопроизводству о жалобах, поступавших на Бэкона, что, по свидетельству хроникера, в итоге стало причиной ухода Саквилла из этого комитета[999]. Иного мнения придерживалась М. Пресвич, которая полагала, что вряд ли выступление Саквилла, ловкого придворного интригана и бретера, было спонтанным, более того, нельзя исключать, хотя твердых доказательств тому нет, что предложение разобраться с referees было инициировано Кранфилдом[1000]. Но независимо от мотиваций Саквилла, его упомянутое выше предложение, как и инициатива Кранфилда от 8 февраля по созданию комитета нижней палаты по расследованию злоупотреблений в судах (Grand Committee for Inquiring into Abuses in the Courts of Justice или короче – Committee for the Courts of Justice), стал поворотным моментом в работе парламента, двумя первыми важными вехами в работе нижней палаты, после которых путь к импичменту лорда-канцлера был открыт.

Итак, уже в самом начале работы парламента был поднят вопрос об ответственности referees, в том числе и Бэкона, за выдачу наиболее одиозных патентов. Однако сразу приступить к детальному изучению ситуации с монополиями коммонеры не могли, поскольку палата была поглощена другими делами – парламентскими, о чем шла речь выше. Кроме того, членов указанного Комитета занимало в эти дни иное, а именно: дела Момпессона и Мишеля (о чем см. далее).

Только 15 февраля Кранфилду удалось вернуть нижнюю палату к обсуждению вопроса о монополиях. Король, подчеркнул сэр Лайонел, всегда заботился о благе подданных, поэтому вина за выдачу вредных для государства патентов целиком лежит на королевских советниках-юристах, но «если виноваты консультанты (referees), то не будет ли для короля самым достойным привлечь их к ответственности?»[1001]

После того как вопрос о субсидиях был в принципе решен (вся процедура требовала большего времени[1002]), в понедельник, 19 февраля, Большой комитет под председательством Кока приступил, наконец, вплотную к вопросу о монополиях[1003]. Как заметил Д. Чемберлен, Кок в борьбе с монополиями (и с Бэконом) играл роль «the bell-wether of the flock»[1004], а Кранфилд – «the trumpet»[1005].

В результате вместо того, чтобы сосредоточиться на первоочередных вопросах, парламент, подталкиваемый Коком и Кранфилдом, приступил к слушанию жалоб, на которые Бэкон убеждал парламентариев не тратить попусту время, сконцентрировав внимание не на том, что «вызывает зависть и скандалы», а на том, что вытекает из «желаний страны (desires of the country)»[1006].