Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Разумеется, и лорды, и коммонеры понимали – судейского жалованья, даже вкупе со скромным гонораром за консультации, не хватит для того, чтобы судья мог вести подобающий его должности образ жизни (если он не получил обширного наследства или не имел какие-либо дополнительные законные доходы). Ни для кого не было секретом, что судьи живут во многом за счет вознаграждений нерегламентированной величины, получаемых после завершения дела. К примеру, тот же Кок как судья получал не более 100 фунтов в год и при этом был весьма богатым человеком. Бэкону в бытность его генеральным атторнеем (октябрь 1613 – март 1617) казна платила в год 81 фунт, но его реальный доход (по его собственному признанию) составлял около 6000 фунтов. Будучи канцлером, он получал 918 фунтов в год, тогда как его совокупный годовой доход составлял от девяти до десяти тысяч фунтов. И эта сумма не была чрезмерной для лорда-канцлера[1150].

Подношение судье после завершения дела (причем вознаградить могла и проигравшая сторона) не считалось преступлением, но рассматривалось как обычная практика. Были, конечно, исключения. Бэкон, например, с восхищением рассказывал, как Т. Мор, получив в подарок два серебряных сосуда, вернул их дарителю, наполнив лучшим вином из своих подвалов[1151]. Но такие случаи были крайне редки. Когда король – уже после того как Бэкону был вынесен приговор – заявил в парламенте, что отныне «деньги не должны даваться за слушание дела», это королевское распоряжение было воспринято как новация[1152]. Да и сама система судопроизводства была столь сложна и запутана, что большинство лордов не могли провести ясное разграничение между подарком и взяткой.

Разумеется, юристы Звездной палаты были в правовых вопросах квалифицированнее пэров. Рассматривая дела о коррупции, они при определении вины исходили из двух критериев: 1) была ли благодарность (или ее обещание) принята pendente lite (т. е. в стадии рассмотрения дела), и 2) использовалось ли вознаграждение как стимул для нарушения судейского долга. Чтобы доказать взяточничество, обвинение обязано было показать, что существовал своего рода контракт между дающим и берущим. Граф Саффолк был обвинен Звездной палатой не за то, что принял деньги, а за то, что принятая сумма стала условием вынесения решения, выгодного для одной из сторон.

Многие дела тянулись годами, переходя от одного лорда-канцлера к другому. И когда спустя годы дело неожиданно возобновлялось по тем или иным причинам, которые ранее невозможно было предвидеть, то формально часто оказывалось, что вознаграждение, данное в благодарность за завершенное, как поначалу казалось, дело, оборачивалось взяткой за будущее решение[1153]. «Кто хранит в своем сердце зарубку по всем случаям, мало того, кто сможет запомнить такое множество дел?» – восклицал Х. Финч[1154].

Хотя в результате работы трех комиссий палаты лордов число обвинений против Бэкона, как уже было сказано, возросло до 28[1155], бо́льшая их часть была отклонена верхней палатой как необоснованные. При этом выяснилось, что только четыре человека добровольно подали жалобы на лорда-канцлера, остальных же комитеты верхней палаты привлекли по доносам Черчилля[1156]. «Много было сказано и сделано оскорбительного по отношению к нему, потоки клеветы стекались отовсюду, чтобы его опозорить, клеветы, которую не стоит повторять, поскольку она слишком сильно отдает злобностью и непристойностью», – писал Д. Чемберлен, заметно лучше относившийся к Бэкону обвиняемому, нежели к Бэкону преуспевавшему[1157].

Между тем сам лорд-канцлер, надеявшийся, что ему дадут возможность защищать себя открыто и устраивать некие перекрестные допросы, решил основательно подготовиться к предстоящему процессу. И в первую очередь он занялся изучением прецедентов. В частности, он просмотрел дела по обвинению судей в коррупции, которые рассматривались палатой лордов в правление Ричарда II (дело Мишеля де ля Поля [Michael de la Pole]) и при Эдуарде III (дела сэра Джона Ли (J. Lee), лорда Латимера (Latimer), лорда Невилла (Neville) и др.)[1158]. Особенно перспективным выглядело дело главного судьи Торпа (Thorpe), рассматривавшееся в 1351 году. Торп был признан виновным в коррупции на том основании, что он нарушил клятву, которую давал при вступлении в должность (oath of office) и которая накладывала жесткие ограничение на возможность получения судьей каких-либо вознаграждений от истцов и ответчиков. Клятва, которую давал Бэкон, была в этом аспекте куда менее жесткой[1159]. Вместе с тем Бэкон понимал, что в сложившейся ситуации ему надо обязательно поговорить с королем и к этой аудиенции сэр Фрэнсис готовился самым серьезным образом, о чем свидетельствуют два сохранившихся черновика его обращения к Якову.