Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Сэр Фрэнсис отказался от разработанной им ранее линии защиты. Он вообще отказался защищать себя. Почему? Ведь в глазах противников и судей это было равнозначно признанию вины, которая, однако, еще не была доказана. Я полагаю, причин его отказа от борьбы было несколько. 20 апреля Бэкон получил от одного из друзей копию чернового варианта обвинительного заключения с протоколами показаний свидетелей. Ознакомившись с этим документом, сэр Фрэнсис изменил свои намерения. Во-первых, он понял, что небрежности, допущенные им в некоторых делах (небрежности вовсе не криминального свойства), позволили его недругам выступить против него с тяжкими обвинениями. Во-вторых, он убедился, что многие его поступки представлены совершенно в искаженном свете. В-третьих, подтвердилась его догадка, что за всей этой историей стоят Кок и Черчилль. И в-четвертых, он осознал, что решение по его делу фактически уже принято, поскольку материалы, собранные против него в комитетах (куда ему не было доступа и куда его ни разу не вызвали для объяснений или дачи показаний), уже прошли через верхнюю палату без обсуждения и без внимательного и критического изучения. А потому все его попытки оправдаться ни к чему не приведут. Было еще одно обстоятельство, повлиявшее на решение Бэкона: 20 апреля Яков выступил в парламенте, заявив, что «не будет защищать судей, берущих взятки»[1167].

Возможно, Бэкон предчувствовал такой поворот дела, потому что еще 10 апреля составил завещание, в котором оставлял «свое имя и свою память суду милосердных людей, другим народам и отдаленному будущему»[1168]. Он включил в текст завещания мрачный псалом, в котором, обращаясь к Богу, писал, что «государство (т. е. государственные интересы. – И. Д.) и хлеб для бедных» были его главной заботой, что он «ненавидел жестокость» и «служил на благо всех людей», а «если у меня были враги, я не думал о них» (видимо, в этом и была его главная ошибка). Возможно, в этой самооценке кое-что и преувеличено, но то, что Бэкон всегда отстаивал интересы короны, т. е. государства, – было правдой. Он не раз говорил о себе, что «талант, милостиво дарованный ему Богом, я растратил на то, на что менее всего был годен»[1169].

Разумеется, многое в развитии событий зависело от воли короля и/или фаворита. Граф Саффолк пал не потому, что, занимая должность главного казначея, пользовался казной как собственным частным банком, и не потому, что никакое дело не решалось без более или менее крупных взяток, а потому, что пробил час клана Ховардов. И граф Сомерсет пал не столько потому, что оказался соучастником убийства, но потому, что его противники нашли ему замену в виде привлекательного юноши – Д. Вильерса, который и стал новым фаворитом короля. Многие высокопоставленные лица, к которым парламентарии могли предъявить (и предъявляли, как, например, лорду Мандевилю) куда более серьезные и обоснованные обвинения и претензии, никогда не оказывались перед судом вследствие своей меньшей политической уязвимости[1170]. И кто знает, как бы сложилась судьба вышедшего из монаршего фавора Р. Сесила, если бы он не умер в «подходящее» время? Правда, с некоторыми неугодными лицами властям пришлось повозиться. К примеру, в конце парламентской сессии удалось-таки отправить Кока, враждебно относившегося к Бекингему, и еще нескольких оппозиционеров в Тауэр. Никаких улик лично против сэра Эдуарда обнаружить не удалось, хотя его дом обыскали сверху донизу. И тогда на свет выплыл старый долг его отчима. В результате Кок шесть месяцев провел в тюрьме. Кроме того, стоило пройти слуху о том, что кто-то впал в немилость, как тут же находились свидетели злодеяний опального (или близкого к опале) вельможи. Так, например, Саффолк был обвинен своим собственным слугой, попавшимся ранее на воровстве. Как сказал Бэкон, «когда по чьей-то прихоти (private appetite) хотят принести креатуру в жертву, то нетрудно набрать в ближайшей роще нужное количество хвороста для костра». Вообще, Бэкон при всех его ошибках в поведении с власть предержащими, не был столь наивен, как это может показаться из его обращений к королю и фавориту. Однако у него хватило благородства никогда не выражать публично своего отношения к предательству последних, и он никогда не задал Якову прямого вопроса: «заслужил ли я, Ваше Величество, чтобы вы дали всему этому случиться?»[1171]