Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

После прочтения этого письма – причем текст зачитывался дважды – лорды погрузились в молчание. Бэконовское послание привело их в замешательство. Все понимали, что ни один пункт обвинения не был доказан надлежащим образом и вина Бэкона могла быть оценена только, если бы он сам признал себя виновным по всем статьям обвинения, которого он не видел. Лорды не могли голосовать, опираясь на слухи. Разумеется, можно интерпретировать письмо Бэкона несколько иначе: «если вы, милорды, решили объявить меня виновным независимо от тяжести моей реальной вины (если таковая вообще есть), объявляйте, это будет на вашей совести, но у меня к вам просьба – ограничить наказание только потерей должности». Но в любом случае лордам было о чем задуматься. Ведь им нужно было преодолеть сразу два барьера: нравственный и юридический.

Первым заговорил лорд-камергер граф Пемброк (William Herbert, 3rd Earl of Pembroke; 1580–1630), который недоуменно спросил присутствующих: «может ли такое послание считаться достаточным основанием для вынесения вашими милостями обвинительного приговора без дальнейшего расследования?». Начались дебаты. Один из пэров заметил, что Бэкону надо было раньше проявить покорность, а сейчас уже «слишком поздно». Граф Саффолк заявил, что «это не то, чего мы ожидали», если Бэкон виновен, то он должен прямо сказать об этом, если нет – пусть защищается у решетки. Лорд-камергер обратил внимание на то, что в действительности Бэкон не ответил ни на одно обвинение, не коснулся никаких деталей и потому его признания в том виде, как оно выражено в письме, недостаточно. Лорд Саутгемптон высказался в том же духе: «Он обвиняется палатой общин в коррупции, но в его покаянии нет никакого признания в коррупции»[1179]. Видимо, лордов не устраивало, что Бэкон не признал обвинения, детали которых ему официально не сообщили. Поэтому, поскольку «его милость не признается ни во взятках, ни в коррупции (His Lordship confesseth not any particular bribe not corruption)», было решено послать лорду-канцлеру текст обвинительного заключения («a particular of the charge»), но «without proofs», т. е. без имен свидетелей[1180]. На ответ Бэкону было дано 5 дней.

Здесь уместно сказать несколько слов о характере разбирательства в верхней палате. Во-первых, лорды заслушивали только свидетелей обвинения. Ни о каких перекрестных допросах свидетелей, на которых поначалу (19 марта) настаивал Бэкон, и речи не было. Во-вторых, свыше половины «доказательств», собранных лордами, основывались на показаниях одного-единственного свидетеля (Черчилля), который сам находился под следствием. Упомянутая выше аргументация Кока, что, мол, в ряде случаев можно доверять и одному свидетелю, причем даже когда против него выдвинуто обвинение, в сложившейся ситуации оказывалась неправомерной, поскольку свидетелю гарантировался иммунитет, вследствие чего он не опасался, что показания, данные им против Бэкона, могут быть затем использованы против него самого. В-третьих, допросы свидетелей носили несистематический характер и критического анализа их показаний не делалось. При этом то обстоятельство, что обвинение могло лишь частично отражать истинное положение дел, было вне правового сознания пэров. В-четвертых, лорды не имели должной юридической квалификации и не привлекли, хотя имели такую возможность, к своей работе профессиональных юристов, которые могли бы растолковать им, в каких случаях принятие судьей вознаграждения является уголовно наказуемым деянием (взяткой), а в каких – нет. Более того, лорды даже пренебрегли общими юридическими указаниями, сделанными юристами-коммонерами на ранних стадиях рассмотрения дела. Лорды торопились, им надо было покончить с этим делом (а главное – с лордом-канцлером) до конца сессии.