Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Трезво оценив ситуацию, Бэкон предложил весьма радикальную модель институализации новой науки, согласно которой этот процесс должен быть нацелен на создание жесткой иерархической замкнутой структуры, ядро которой образуют хорошо образованные «эпистемократы», наделенные широкими правами и властными полномочиями, настолько широкими, что роль монархической власти оказывается заметно ослабленной, а что касается методов достижения результата (т. е. высокой эффективности научной деятельности такого общества-ордена-института), то они, как мы выдели, могли быть самыми разнообразными. При этом от настойчиво пропагандировавшейся в Instauratio идеи научного исследования, предполагавшего свободный обмен информацией и демократическую организацию научного сообщества, в «New Atlantis» не осталось почти ничего. Как заметила Р.-М. Саржент, «тема секретности пронизывает всю „Новую Атлантиду“»[1504]. Содержание научных открытий и методы исследования до народа вообще не доводились, вместо этого жителям Бенсалема по большим праздникам демонстрировали лишь полезные изобретения, по отношению к которым они могли выступать либо как пользователи, либо как восторженные зрители.

Итак, характерные черты бенсалемского социума – секретность, и связанный с нею изоляционизм (хотя тут трудно сказать, что первично), и элитизм. При этом жесткие законы секретности распространяются (с разной мотивацией) как на чужестранцев, так и на простых островитян, а частично и на властную элиту королевства.

Что касается элитизма, то он проявляется двояко: в чувстве превосходства бенсалемитов по отношению к чужестранцам (в том числе превосходства морального, вспомним реплику чиновника, которого моряки хотели отблагодарить за помощь: «What? Twice paid») и в стратификации общества. Члены «Дома Соломона» наделены более высоким статусом по отношению к остальным островитянам и живут отдельно, вне города, не говоря уже о внутренней иерархии в самом «Доме».

Никакого эгалитаризма у Бэкона нет и в помине. «Счастливый остров» живет по двойным стандартам, одни – для работников «Дома», другие – для прочих. Поскольку высший социальный статус в Бенсалеме имеют отцы «Дома», т. е. самые талантливые ученые, а таланты среди людей распределены крайне неравномерно, то иерархичность социума коренится в самой природе вещей.

Фактически Бенсалемом правили ученые. Эта идея имеет не только свою ретроспективу в «Государстве» Платона[1505], но и высказывалась спустя три столетия после смерти Ф. Бэкона В. И. Вернадским: «Впереди время науки – царство крупных диктаторов-ученых. Сейчас попытка провести это при помощи ученых, поставленных почти в положение рабов (а иногда прямо в положение рабов) – но на этом прочного ничего не построишь. Верен идеал – царство науки»[1506]. Замечу попутно: Бэкон говорил о царстве человека. Вернемся, однако, к «New Atlantis».

Для жителей Бенсалема, особенно для членов «Дома», характерно активное отношение к природе, стремление не только познать, но и подчинить ее потребностям, целям и интересам человека, ибо собственными целями природа не обладает. Контроль над природой и ее подчинение «царству человека» – один из важных аспектов бэконианского дискурса. Бэкон особо подчеркивает, что наилучший метод изучения природы – это активное вмешательство в естественные процессы. В «Parasceve» (1620) Бэкон так формулирует свою задачу: «(пользуясь сравнением с гражданским процессом), мы собираемся в ходе этого великого разбирательства или процесса, порученного нам и назначенного божественной милостью и провидением (с чьей помощью род человеческий стремится осуществить свое право на природу), допросить по каждому из пунктов самое природу и искусства (naturam ipsam et artes super articulos examinemus)»[1507].

Однако на этом английский мыслитель не останавливается, и в «De Dignitate» читаем: «Ведь подобно тому как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение, а Протей принимает обычно различные обличья лишь тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее предоставляют самой себе (similiter etiam natura arte irritate et vexata se cleris prodit, quam cum sibi libera permittitur)»[1508]. Иными словами, под пытками и природа, и человек должны выдать свои тайны[1509].