Остров любви

— Не твой.

— Мой, говорю, отдай, сволочь!

К ним подходит Ник. Александрович.

— Начальник, отдайте плащ, не то тарарам сделаю!

— Плащ мой, я выдавал их в пути, — говорит Жеребцов.

Долго еще шумит Черкашин, но «тарарама» не устраивает. Уходит и его лодка.

Спокойный, полный достоинства, подходит Семаков. Пока проверяют его вещи, он говорит Ник. Александровичу:

— Запомните, мы тоже люди, нельзя быть бесчеловечным. Ну что вы раздели Яценку, он в одной рубашке, а уже заморозки наступают. Он ведь тоже человек. Если у вас есть сын, то киньте его на место Яценки, разве не жалко вам будет его?

— У меня нет сына.

— Нехороший вы человек. Нельзя быть таким черствым. Все люди.

К ним подбегает Соснин и сообщает о том, что Ленька сбежал в нашей спецовке.

— Вот, Николай Александрович, вы человека заставили бежать, а Яценку заставите воровать, приедет он в первое стойбище и обчистит эвенков. На воровство толкаете.

Уезжает последняя, третья, лодка.

А через час над Амгунью пролетел самолет. Вечером пролетел еще один.

3 октября. Первый утренник. Все в инее. Тайга стала серебряной, под ногами хрустит замерзший лист. У берегов Амгуни тонкий, узорчатый ледок. Вода холодная, но теплее воздуха. От нее подымается пар. Морозный воздух бодрит, становится легко, хочется быстроты движения. Двигаемся к Баджалу, до него шесть километров.

В десять утра слышится гул. Это летит уже третий самолет в Баджал. И невольно напрашивается мысль: «А не поспешили ли с отправкой рабочих?» Может быть, опять прошляпили? Перед моими глазами плывут разные картины: лодки Осадчего, аварии на Амгуни, перебои с продовольствием, вчерашний день. Неприятно становится от воспоминаний. Неужели так будет до конца экспедиции?

Вышли на просеку. По ней идти легче. Лес переменчив: то береза, то лиственница, то сосны и ель. Красива лиственница осенью. Ее иглы янтарно-желтые, и от этого вся она точно усыпана золотом. Как много сухостойных дерев! Стоит только опереться о ствол, как он тут же падает. Иногда ступишь на дерево, перелезая его, — оно толстое, солидное, и никак не приходит на ум, что оно может подвести тебя, но только надавишь ногой, как сапог проваливается в труху. Путь по тайге нелегок. Большей частью прыгаешь да пригибаешься. Незаметно проходит время на работе. Быстро закатывается за сопки солнце. Темнеет, надо идти домой, а не то заночуешь в тайге.

Вечером в палатке произошел довольно крупный разговор между Ник. Александровичем и Походиловым. Дело в том, что еще в начале полевых работ Ник. Александрович поручил Походилову снять план в горизонталях перехода реки Темги. Походилов снял, но недостаточно добросовестно, и не потому, что схалтурил, а из-за своей неопытности. Делал все на свой страх и риск. Теперь нужно было ехать обратно и доснимать часть плана.

— Я не поеду, — угрюмо заявил он.

— Тогда поедет Прищепчик, — спокойно сказал Ник. Александрович.

Прищепчик тоже малоопытен, но он хитер и не считает за унижение (а так на изысканиях и должно быть) спросить у Леманова. Но как только Леманов объяснит ему, он тут же считает нужным заявить: «Да это ясно, я не про то, не поняли вы меня».

— Про что же? — спрашивает его Леманов.

— Не про это, ну да ладно, мне и так ясно…

Прищепчик взглянул на Ник. Александровича и скороговоркой ответил:

— Я не могу, у меня больные ноги.

— Да что же это такое! У одного — ноги, у другого нет желания. Бунт! — Ник. Александрович, всегда спокойный, начинает горячиться. — Почему вы наврали план?

— Я исходил из собственных соображений.

— У вас соображения — вранье! Не умеете работать.

— Ладно, не кричите. Напишите письменное распоряжение, тогда поеду.

— Я Иванову напишу, а он вам напишет.

Дело принимает серьезный оборот.

— Николай Александрович, у меня ноги больные, но я поеду.

— Не поедете, а то опять скажете: у меня нет чуткости. Я больных не посылаю.

— Все же я поеду.

— Нет.

— Поеду.

— Ваше дело. Теперь я вижу, что я ничто. Мои распоряжения не выполняются. Вы все делаете, исходя из собственных соображений. Делайте!

Леманов наносит точки на план. Подзывает меня.

— Гляди, тут должна быть сопка, а ее нет.

Ее действительно на плане нет, но я видел ее в натуре. То обрывистая, с обнажением голых скал, то пологая, она тянется на несколько пикетов.

— Скажи Походилову, возможно, у него есть отметки.

— Григорий Антонович, можно вас на минутку? — И когда тот подошел: — Посмотрите, вот здесь должна быть сопка.

— А, сопка.

— И ее нет.

— Ну вы не волнуйтесь, это все есть у меня в кроках.

— Так почему же вы не даете сразу, а заставляете спрашивать?

— Ну и спросишь, успеешь с сопкой. Тоже…

Как он, так и Прищепчик не любят Леманова. Леманов — практик. Он отлично работает. Это в особенности донимает их. Как так, они инженеры, настоящие инженеры, окончившие институт, а он самоучка.

— Что еще случилось? — спрашивает Ник. Александрович и подходит к столу. Леманов объясняет.

— Если вы будете верить всяким побрякушкам, Николай Александрович, то работать невозможно, — говорит из угла Походилов.

— Значит, Леманов врет и у вас есть отметки?

— Есть.

— Дайте их.