Остров Немого

Офицер уставился на обоих. Наконец он убрал пистолет в кобуру.

– Сделаете, как приказано, – заключил он, – и проблем не будет.

– Мы сделаем, – заверил Мортен.

Всё это время Видар спокойно смотрел на немца, не отводя взгляд. Когда он увидел, что тот уходит, то сунул руку в карман и нащупал плотную бумагу с посланием. Видар получил его сегодня утром. Оно лежало, надежно спрятанное, внутри лосося, одного из дюжины в ящике. Видар сжимал бумагу и думал, что у командира той немецкой подлодки могло быть такое же лицо – высокомерное, с нелепым пушком под носом.

2

В тот вечер в комнате смотрителя, сидя за столом, Видар еще раз прочитал послание.

Открой банку в восемь вечера, глядя на закат.

Закрой прежде, чем всё испортится.

Послание было зашифрованным. «Банка» означала свет маяка, отраженный экраном в определенном направлении – на закат, то есть на запад.

Чтобы узнать точное время, надо было прибавить число месяца, 6 октября, к указанному времени – получалось два часа ночи. И, наконец, маяк следовало погасить прежде, чем его заметят.

Послание было без подписи, но Видар прекрасно знал, что оно от партизана Арне. Он узнал его почерк. О своей связи с освободительным движением Видар не рассказывал никому, даже Асбьёрну. Не хотел рисковать. Именно поэтому Арне обратился к нему, а не к кому-то еще на острове.

В два часа ночи он должен был зажечь маяк, после чего закрыть его экраном, направив луч на запад, и держать так в течение часа. Этого времени должно хватить, чтобы несколько судов безопасно вышли в открытое море.

Так проходили спецоперации между Норвегией и Англией, переправлявшие тайных агентов, оружие и припасы и вывозившие беженцев. На жаргоне они получили название «шетландские автобусы». Перевозки взяли на себя простые рыбаки-добровольцы на рыболовных судах, бросившие вызов смерти, чтобы помочь освободить свою родину. На палубе, внутри бочек для нефти, они прятали пулеметы Мадсена. Рейсы совершали по ночам, в темноте, – так был шанс, что патрульные катера и вражеские самолеты ничего не заметят. Особенно часто «шетландские автобусы» ходили в холодное время года, когда на море начинались волнения и штормы. Мало того, для причаливающих и отчаливающих лодок оставались постоянной опасностью скалы и отмели. Тут на помощь приходили смотрители маяков – те, у которых хватало мужества рискнуть.

Видар сжег записку в пламени ацетиленового фонаря, одного из последних на острове. Он держал листок, пока тот почти полностью не истлел, и только потом выбросил его в ведро для мусора. Часы показывали одиннадцать вечера.

«Если не хочешь, чтобы этот остров сгорел вместе с кучкой живущих на нем оборванцев, ты научишься держать язык за зубами и начнешь делать то, что я говорю», – вспомнил Видар слова нациста. Кучка оборванцев… Он не считал, что его семья производит такое впечатление. Наоборот, все они были достойные люди, хотя и простые.

Видара мучил один вопрос: если тот фанатик или кто-то вроде него заметит свет маяка, что тогда будет? Немцы заставят поплатиться за это всю семью или им хватит помощника смотрителя маяка?

Как далеко Видар мог зайти, не подвергнув опасности других? Середины не было: всё или ничего. Пан или пропал.

За окном, как черная бездна, разверзлась безлунная ночь и, казалось, поглотила всё на свете. Но нет: где-то там шли корабли, подлодки и рыболовные суда, которым нужно пересечь эту пропасть, не нарушив ее спокойствия. На них плыли люди – смелые и отчаянные, растерянные и испуганные, но упорно идущие к цели, потому что дали клятву или просто считали, что так надо. А еще в этой бесконечной черноте были его родители, брат и сотни других людей – и все они заслуживали лучшего за свою смелость. Темнота скрывала отважные безрассудные поступки, такие, когда не думаешь о последствиях. Потому что мысли об этом всякий раз приводили к нерешительности и сковывали каждое движение.

Можно было бы бесконечно спорить о том, есть ли у Видара настоящая семья, – хотя сам он считал, что родство не зависит от крови, – но в том, что Норвегия – его страна, сомнений не было. И юноша хотел освободить ее. «Что важнее? – думал он. – Благо нации или одной семьи?» Видар свой выбор сделал.

Он услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Проверив, что от записки в ведре ничего не осталось, он сел спиной к двери.

Пришел Мортен.

– Я принес тебе кофе, – сказал он, поставив чашку на стол. Мортен заметил пепел и уловил запах горелой бумаги, но ничего не сказал.

– Спасибо.

– Спать не пойдешь?

– Я лучше тут останусь.

– Как хочешь.

– Никогда не знаешь, – замялся Видар, словно оправдываясь. – Этот офицер сказал, что приказ могут отдать в любое время.

Мортен кивнул.

– Я пришлю тебе смену? Арнульфа?

– Да пусть спит. Я сам справлюсь.

– Тогда я приду, – предложил Мортен. – Часа в четыре. Нормально в четыре?

Видар посмотрел на него.

– В четыре – нормально.