Остров Немого

Штеффен изучал экономику, а Андрин стала одной из первых женщин-врачей в Норвегии и вышла замуж за своего коллегу Тобиаса Бойера. У них родилось трое детей, и, может, однажды они тоже станут врачами, как и родители.

Второй сын Карин, Симон Весос, работал в городе Эльверум в компании «Норвежская древесина», основанной в начале века путем слияния старой «Мебельной фабрики Якхельна и Бьёрнебу» с «Речными перевозками Олсена». У него было уже два сына, Юн и Карл. Старшая дочь Карин, Мари, жила за границей, в Испании.

Сестра Ранхиль Тея родила четырех детей. Старший, Кристоффер, работал адвокатом в Кристиансанне.

Ранхиль, Видар и ее мать виделись с Асбьёрном раз в две недели по воскресеньям, когда отправлялись в Арендал – пообедать у него в заведении. Много лет назад это был трактир Хетиля, а теперь – модный ресторан, где фирменным блюдом был, конечно же, десерт дравле.

Кроме Виктории у Асбьёрна было еще три помощника – дети Тур, Лене и Арне. Правда, Лене только что родила близнецов Тома и Анну и поэтому всё время и силы посвящала малышам.

Бьёрнебу покинули свое родовое гнездо, безопасную гавань, которая защищала и растила их в течение полутора веков. Они разъехались по всему миру, завели семьи. Только эта мысль – о новых ростках дерева Бьёрнебу – примиряла Ранхиль с неизбежной горечью перемен.

Видар поднял крышку сундука, и она вернулась к действительности.

– Кстати, я так и не знаю, что там внутри, – сказала она.

– Серьезно?

– Ну, может, заглядывала в детстве. Не помню.

Они подняли пожелтевшую простыню, под которой лежала старая одежда, несколько книг, ржавые лампы, фарфоровая кукла с печальным взглядом и таинственный сверток внушительного размера. Пока Видар разворачивал его, Ранхиль пристально разглядывала куклу.

– Кажется, я играла с ней. – Она попыталась повторить грустное выражение лица.

– Должно быть, она очень старая, – заметил Видар, рассеянно взглянув на куклу, и сосредоточился на свертке. Он быстро снял последний лоскут, и в его руках оказался портрет семейной пары.

– Это же Корнелиус! – воскликнула Ранхиль, указывая на мужчину.

Видар засмеялся.

– Похож, правда. Но это не он. Это тот же человек, чей портрет висит в лавке.

– Пелле Йолсен?

– А это, наверное, его жена.

– Красивая пара, – заметила Ранхиль. – И написан хорошо, – добавила она, окинув картину критическим взглядом художника.

Видар снял очки и стал разглядывать стекла на свет.

– Слушай, я тут кое-что подумал, – сказал он, вытащив из кармана носовой платок.

– Что?

– Сто пятьдесят лет назад маяк перешел к Арне Бьёрнебу.

– Кто знает, кем был этот старик, – размышляла вслух Ранхиль. – Мы, конечно, много слышали о нем. О том, что его прозвали Немым, что у него было обожжено лицо. Но каким он был на самом деле?

Видар надел очки и с любопытством посмотрел на нее.

– Боюсь, мы никогда этого не узнаем, – вздохнула Ранхиль. – Наверное, одиноким человеком, который любил тишину и природу. Или, может быть, он просто сбежал от людей. Я не виню его. Всё-таки выглядел он не очень. Должно быть, ему пришлось нелегко.

– Полагаю, да.

– Но, по большому счету, тогда это был другой остров. И другая Норвегия, – заключила Ранхиль с воодушевлением. – Тебе не кажется?

– Ты права, – ответил Видар. – Но мне интересно, есть ли во всём этом смысл или нет.

– Смысл? В чём должен быть смысл? – Ранхиль всё еще держала в руках куклу, укачивая ее, как девочка, увлеченная любимой игрой.

– В том, чтобы устроить что-то вроде встречи или праздника. В честь того, что маяку исполнилось сто пятьдесят лет.

– Шутишь?

– Вовсе нет. Я подумал, мы могли бы пригласить всех Бьёрнебу, разбросанных по миру.

– Сюда, на остров? – Ранхиль присвистнула и покачала головой. Она не знала, посмеяться или испугаться этому. Неужели Видар говорит серьезно? – Ну, не знаю, что сказать. Мне такое даже в голову не приходило.

– А разве плохо? День, посвященный семье!

– В этом нет ничего плохого вообще-то. Но что…

– Что?

Ранхиль глядела на него, изящно опираясь на каминную полку.

– А что дальше-то? – наконец спросила она.

– Дальше?

– Только не говори, что весь смысл – во встрече.

– Так и есть.

– Не знаю. Как-то странно. Зачем это тебе?

– Тебе кажется странной моя затея? – Видар задумался. – Ты про то, что меня усыновили и я не являюсь частью семьи, как ты и все остальные?

– Нет, Видар, совсем не про это, и ты прекрасно знаешь. Мне просто показалось любопытным, что ты вдруг захотел встретиться с людьми, которых даже не знаешь.

– Именно поэтому я думаю, что стоит попробовать. И чем больше мы об этом говорим, тем больше я убеждаюсь, что прав. Это поможет нам узнать друг друга. Что за семья, в которой никто ничего не знает друг о друге?

Из соседней комнаты послышался голос Лив. Она проснулась и звала кого-нибудь на помощь, чтобы встать с постели.

– Иду, мама, – отозвалась Ранхиль, а потом, повернувшись к Видару, сказала: – Ладно. Если считаешь, что так надо, то я в деле.

– Спасибо, сестра.

Ранхиль подмигнула и бросила ему фарфоровую куклу, которую держала в руках.

4

«Возвращение домой», как они это назвали, было назначено на третье воскресенье июня.