Остров Русь (сборник)

И опять же зря. Внезапно свет над моей головой померк, и инфракрасным зрением я рассмотрел фаланги пальцев прикрывшей чашку руки.

– Ах, гадкое насекомое, – услышал я приглушенный голос Джессики над своей головой. – Ешь, ешь! Все равно после твоих грязных прикосновений человек к этой пище уже не притронется.

Видимо, в свободную руку она взяла колокольчик: раздался звонок.

Я замер, дрожа от страха.

– Сэнди, я поймала муху! – заявила Джессика. – Вот, возьми. Только осторожно, не выпусти.

Чашка колыхнулась, рука над моей головой поползла и заменилась другой, коричневой, причем проделано это было так осторожно, что щелки для моего спасения не приоткрылось.

– Вот и отлично, – заявила горничная. – Я вынесу ее на задний двор, а там и прихлопну.

Обливаясь слезами жалости к себе, я судорожно, с еще большим остервенением, продолжил пожирание шоколада. В последние мгновения жизни я хотел взять от нее все.

– Что ты, Сэнди! – воскликнула Джессика. – Зачем лишать жизни божью тварь?

– Мухи – надоедливые, никчемные и даже вредные создания, – отрезала черствосердечная Сэнди.

– Но от того, что убьешь одну, род их не переведется. Так стоит ли пачкать свои руки, а главное – душу? – задала риторический вопрос добродетельная девушка.

– Ну как прикажете, мисс, как прикажете, – согласилась (как я позже удостоверился – притворно) негритянка, и по колебанию чашки я понял, что меня понесли. Обрадовавшись скорому освобождению, я принялся еще интенсивнее пожирать шоколад, надеясь наесться впрок.

Вдруг между пальцами руки горничной появилась маленькая щелка, а в нее просунулись два пальца другой руки и ухватили меня за крылышко.

– «Божья тварь…» – передразнила хозяйку Сэнди, поднося меня к выпуклым черным глазам. – Еще ничья душа, я думаю, не отправилась в ад лишь за то, что ее хозяин прихлопнул муху. – С этими словами горничная, продолжая держать меня за крылышко, наклонилась, стащила с ноги тапок, положила руку со мной на подоконник, размахнулась тапком и, быстро отдернув пальцы, ударила.

Тапок стремительно приближался ко мне. Но, к моему счастью, горничная, по-видимому, была чуть подслеповата, и только самый краешек убийственного инструмента грозил меня накрыть.

Я сумел выскользнуть из-под него, использовав совсем не мушиный прием: я всем телом перекатился в сторону.

Подошва ударила о подоконник, но я уже вскочил на ноги, отряхнул крылья и взмыл к потолку кухни (как оказалось, мы находились именно там).

– Ах, проклятая! – вскричала горничная и принялась за мной гоняться.

Я припомнил, как сам когда-то бил мух (о, жестокий!), а иногда еще и засасывал их в пылесос (о, увы мне, увы!..) и понял: главное – не садиться на какую-нибудь поверхность. Минут пять я кружил по кухне, увертываясь от ударов тапка, пока не заметил замочную скважину в двери и не ринулся к ней сломя голову. Через мгновение я уже несся под потолком коридора, а еще через мгновение протискивался в щель между плохо прикрытыми рамами окна на улицу.

Я оказался на заднем дворе. Ночевать, видно, придется на улице. Ну хоть не голодным. Хотя шоколад шоколадом, а я бы не отказался от чего-нибудь более существенного. (Надо же, стоило смертельной опасности отступить, как вновь мысли переключились на еду!)

Тут очень кстати я почувствовал вкусный запах и направился в его направлении. Запах шел из двери кладовой, которая находилась в правом крыле дома. Дверь была полуоткрыта. На мешках, в которых, судя по запаху, хранили изюм, лежал явно подвыпивший человек в белом поварском колпаке, с зажатой в зубах тлеющей сигарой. Повар похрапывал.

Я принялся скрупулезно осматривать помещение. О радость! О счастье! Из-под потолка кладовки свисали окорока и колбасы. По углам громоздились бочонки меда; того слоя, который покрывал их наружные стенки, с лихвой хватило бы на сотню мушиных жизней. Тут и там стояли ящики и корзины с укутанными в солому фруктами и овощами. Ну что еще нужно для счастья?

Я принялся жадно уплетать лакомства, перелетая от одного к другому. И вдруг я почувствовал странный, совсем не аппетитный запах… Дым! Пахнет пожаром!

Я сразу понял, откуда доносится этот запах. Сигара выпала изо рта повара и лежала теперь в ящике с морковью. Тонкая березовая соломка уже не тлела, а горела вовсю. Я живо представил, чем это грозит. Еще минут десять – пятнадцать, и кладовая будет полыхать, как домна, а вскоре огонь перекинется и на весь дом.

Людей жалко вообще, а особенно – людей хороших. Я вспомнил добродушную и милую Джессику. Я должен спасти ее!

Подлетев к повару, я принялся ползать по его лицу, чтобы разбудить его. Но тот даже не шевельнулся. Пьян он был, по-видимому, мертвецки.

Пламя уже лизало соседние ящики. Как мог быстро помчался я к двери. Вынырнув на улицу, стал тыкаться от окна к окну в поисках подходящей лазейки. Наконец нашел то самое окно, через которое влез в комнату Джессики в прошлый раз, и протиснулся в ту же щель.