Остров сокровищ. Владетель Баллантрэ

– Сударыня, – сказал я. – Я выйду в коридор, а вы оденьтесь как можно скорее. Нам надо действовать.

Она не задавала вопросов и не заставила себя ждать. Не успел я еще обдумать того, что я ей скажу, как она уже была на пороге и сделала мне знак войти.

– Сударыня, – сказал я, – если вы не поможете мне, я должен буду обратиться еще к кому-нибудь, а если никто не поможет мне, то придет конец всему дому Дэррисдиров.

– Я не боюсь, – сказала она с улыбкой, на которую больно было глядеть, но не теряя самообладания.

– Дело дошло до дуэли!

– Дуэль? – повторила она. – Дуэль! Генри…

– С владетелем Баллантрэ, – сказал я. – К этому шло давно, очень давно, и привели к этому обстоятельства, о которых вы ничего не знаете, да и не поверили бы, если б я вам о них рассказал. Но сегодня дело зашло слишком далеко, и когда он оскорбил вас…

– Постойте, – сказала она. – Он? Кто он?

– Сударыня, – воскликнул я с прорвавшейся горечью. И это вы спрашиваете меня? Ну, тогда и в самом деле мне надо искать помощи у других; у вас я ее не найду.

– Не понимаю, чем я так обидела вас? – сказала она. Простите меня и не длите этой муки.

Но я все не решался сказать ей, я не был в ней уверен, и это сознание беспомощности заставило меня обратиться к ней с досадой и гневом.

– Сударыня, мы говорим об известных вам людях: один из них оскорбил вас, и вы еще спрашиваете – который! Я помогу вам ответить. С одним из них вы просиживали часами, разве другой упрекал вас в этом? С одним вы всегда были ласковы; с другим – да рассудит нас в этом Всевышний, как мне кажется, далеко не всегда; и разве уменьшилась от этого его любовь к вам? Сегодня один из них сказал другому в моем присутствии (в присутствии наемного слуги), что вы влюблены в него. И прежде чем я скажу хоть одно слово, ответьте на свой собственный вопрос: который из них? Да, сударыня, и вы ответите мне и на другой: кто виноват, что дело дошло до ужасного конца?

Она смотрела на меня в оцепенении.

– Боже правый! – вдруг вырвалось у нее, и потом еще раз, полушепотом, как будто самой себе: – Боже милостивый! Не томите вы меня, Маккеллар, что случилось? – крикнула она. – Говорите! Я готова ко всему!

– Вы не заслуживаете этого, – сказал я. – Вы должны сначала признать, что это вы были причиной всего.

– О! – закричала она, ломая руки. – Этот человек сведет меня с ума! Неужели вы и сейчас не можете позабыть обо мне?

– Я не о вас сейчас думаю. Я думаю о моем дорогом, несчастном хозяине.

– Что? – воскликнула она, прижав руку к сердцу. – Что? Разве Генри убит?

– Тише. Убит другой.

Я увидел, как она пошатнулась, словно ветер согнул ее, и то ли от малодушия, то ли из жалости я отвел глаза и смотрел в землю.

– Это ужасные вести, – сказал я наконец, когда ее молчание уже стало пугать меня, – но вам и мне надлежит собраться с силами, чтобы спасти дом Дэррисдиров. – Она молчала. – К тому же, не забудьте мисс Кэтрин, – добавил я. – Если нам не удастся замять это дело, она унаследует опозоренное имя.

Не знаю, мысль о ребенке или мои слова о позоре вывели ее из оцепенения, но не успел я договорить, как не то вздох, не то стон сорвался с ее губ, словно заживо погребенный старался стряхнуть с себя тяжесть могильного холма. А уже в следующую минуту к ней вернулся голос.

– Это была дуэль? – прошептала она. – Это не было… Она запнулась.

– Они дрались на дуэли, и хозяин мой бился честно, сказал я. – А тот, другой, был убит как раз, когда он наносил предательский удар.

– Не надо! – воскликнула она.

– Сударыня, – сказал я. – Ненависть к этому человеку жжет мое сердце даже и сейчас, когда он мертв. Видит Бог, я остановил бы дуэль, если бы осмелился. Я буду вечно стыдиться того, что не решился на это. Но когда этот человек упал, я, если бы мог думать о чем-нибудь, кроме жалости к моему хозяину, порадовался бы нашему избавлению.

Не знаю, слышала ли она меня, и следующие ее слова были:

– А милорд?

– Это я беру на себя, – сказал я.

– Вы не будете говорить с ним так же, как со мной? спросила она.

– Сударыня! Неужели вам не о ком больше думать? О милорде позабочусь я.

– Не о ком думать? – повторила она.

– Ну да, о вашем супруге, – сказал я. Она посмотрела на меня с непроницаемым выражением. – Вы что же, отвернетесь от него? – спросил я.

Она все еще глядела на меня, потом снова схватилась за сердце.

– Нет! – сказала она.

– Да благословит вас Бог за это слово! Идите к нему, он сидит в зале, поговорите с ним, все равно о чем, протяните ему руку, скажите: «Я все знаю», и если Бог сподобит вас, скажите: «Прости меня».

– Да укрепит вас Бог и да смягчит ваше сердце, – сказала она. – Я пойду к мужу.

– Позвольте я посвечу вам. – И я взялся за подсвечник.

– Не надо, я найду дорогу и в темноте. – Она вся передернулась, и я понял, что я ей сейчас страшнее темноты.

Так мы расстались. Она пошла вниз, где тусклый свет мерцал в зале, а я по коридору – к комнате милорда. Не знаю почему, но я не мог ворваться к старику так же, как к миссис Генри; с большой неохотой, но я постучал. Старый сон чуток, а может, милорд вовсе не спал, и при первом же стуке он крикнул: «Войдите!»