Островитянин

Мы находились совсем недалеко от суши, когда вдруг опустился такой туман, что стало трудно даже попасть пальцем себе в глаз. Хотя гребли мы уже довольно долго, по-прежнему не было видно ни земли, ни домов. Мы так долго работали веслами, что начали уставать. Тут уже поняли, что заблудились и нет никакого толку надрываться впустую. Остановились совсем. Священник спросил нас, почему мы бросили грести. Мы сказали ему, что должны были, потому что давно доплыли бы до земли, кабы не сбились с пути. Священник принялся читать из церковной книги, и в эту самую минуту один мужик из команды разглядел скалу или утес, и мы поплыли в ту сторону, но, увы, отклонились от курса на три мили.

В общем, появился какой-то просвет, так что мы сумели достичь гавани, хотя уже вечерело.

Вскоре священник снова присоединился к нам, и когда мы продолжили путь, час был уже поздний. Кто-то из команды глянул вверх — и, представь себе, увидел у пристани двоих парней. У них лилась кровь — пьяные, они то и дело падали и расшибались. Но что было самое важное, один из них как раз и был тот, чья мать лежала при смерти, — сын ведьмы. Так мы добрались до дома и отдыхали в тот день ничуть не больше, чем когда выловили кучу рыбы.

Вот как тает понемногу человеческая жизнь, и большая часть ее проходит без малейшей пользы. Я провел целую неделю, совсем не нарезав торфа, хотя с самого начала решил этим заняться; но, по крайней мере, наловил изрядно рыбы.

Старая ведьма прожила после этого еще несколько дней. А потому появилась другая работа: поехать в город и привезти оттуда все необходимое — для поминок. Обычно члены семьи зовут священника и сами все нужное для поминок привозят. Но с той поры ничто не обходилось без моего участия, потому что сын ее все время торчал у нас в дверях и просил помощи. Ему это было несложно, двери-то наши были рядом, и разделяло их лишь несколько ярдов, а я, разумеется, не отказывал ему ни в чем. Таков был конец седой женщины из дома напротив, и могу заверить: пока она была жива, я никогда не чувствовал себя бедняком, а если и чувствовал, то уж точно не из-за нее.

Мы отправились в путь в большой лодке с неводом, нас было восемь человек, четыре весла — по двое на каждое из трех весел, один человек еще на одном весле, и один на руле. Мы приплыли в Дун-Хын, взяли там лошадь и отправились в дорогу. Трое в повозке — двое с Острова, хозяин лошади, а с ними еще женщина: есть такой старый обычай, чтобы на каждых поминках была женщина. Всю дорогу я не разговаривал — из уважения к сыну покойной — и думал, что лошадь никогда не доберется куда нам надо, но нет, дотянула.

По ведьме справили хорошие поминки — не хуже любых других. Каждому полагалось по пинте темного пива и по рюмке спиртного. День, когда ее хоронили, выдался очень погожим, но их семейное место упокоения было довольно далеко отсюда, у церкви в Фюнтра. В этом приходе имелась таверна, и в обычае у тех, кто хоронил, было выпить за упокой души. Большинство из нас в тот день отправились туда тоже. Те, кто не пошел, собрались домой. Когда мы вернулись, было уже довольно поздно. Прочие остались в Приходе до следующего дня и воротились домой около полудня.

В общем, все, что следовало, мы сделали, но, как говорится, мертвый живого не кормит, и всем нам приходилось решать, чем необходимо заняться срочно. Приближалось время резать торф, а потому всякий, как только был готов, отправлялся в холмы. Моя собственная лопата из болота не вылезала вообще. Мне все равно было, что происходит вокруг, лишь бы нарезать торфа, пока сухая погода не наступила. Вот я и не успокаивался, если черенок лопаты в кулаке не сжимал.

Мне прекрасно работалось бо́льшую часть дня, и я переделал уже изрядно, когда мимо меня прошли молодые женщины с Острова, гнавшие домой коров.

Молодые женщины