Островок Вневременье

Она отряхнула валенки и уселась в машину, а мое воображение тут же прокатилось на американских горках. Сперва я подумал, что нас заманивают в какую-то малину, где выпотрошат и выставят голыми на мороз. Потом решил, что тетке так хочется секса, что она просто не может спать. Первую версию я почти сразу отмел, ибо вряд ли каждую ночь к воротам этим подруливают командировочные. А вторая…

– Налево, направо, третий дом, вот тут, – командовала женщина.

А вторую скоро проверим. Обдумать ее не удалось по причине короткой дороги. Тетка открыла ворота. Если тут на дворе и останавливался кто-то, то давно: следов колес не наблюдалось. Их, правда, можно и смести, но вряд ли. Даже следы работы лопатой в районе ворот сгладились.

Я загнал кибитку во двор и помог нашей спасительнице закрыть тяжеленные створки. Дом оказался – настоящая классическая изба. Большая, теплая, заполненная какими-то сдобно-дымными ароматами, приправленными чем-то очень жилым. Неожиданно уютно сделалось, но ночлег здесь мог и в копеечку вылететь, а мы себе такой роскоши позволить не можем. Лучше сразу все прояснить, пока не разделись.

– Хозяюшка, простите, но мы о цене не поговорили…

Она стянула платок, и я сумел наконец-то определить возраст хозяйки: довольно симпатичная дама лет сорока. По моему мнению, ей не стоило носить этот серый пуховый платок, он добавлял ей добрый десяток лет.

Женщина поджала губы, посмотрела на меня с укором и тихо сказала:

– Это у вас в Москве все по цене да по деньгам. У нас иначе.

– Извините, – мне вдруг сделалось очень-очень стыдно, что случается не так уж часто.

– Раздевайтесь, проходите в комнату.

Интерьер избы меня поразил. Нет, не какими-то дизайнерскими изысками или аляповатостью. Внутри царила та самая гармоничная деревенская классика, которая последний раз мелькала в лентах советских режиссеров где-то в начале шестидесятых годов. И резной буфет c гранеными стеклышками, и небольшие окошки, и ситцевые занавесочки, и огромная беленая печь с неровными боками, словно бы проехавшая сквозь перегородку между комнатами, тканые дорожки на дощатом полу… Здесь все было к месту. Даже старенький ламповый радиоприемник под кружевной салфеткой что-то такое правильное наигрывал, будто прошедшее сквозь время. Я не мог произнести ни слова и вертел головой, словно дурень какой. А еще на стене тикали ходики с гирьками-шишечками на блестящей цепочке! Я таких сто лет не видал нигде. А уж когда вошла хозяйка в темно-зеленом длинном облегающем платье, то реальность оказалась погребена под античным совершенством. Женщина была не просто хороша – роскошна! Зрелая красота – совокупность мудрости, опыта и глубоко скрываемой страсти. К такой даме тянет с непреодолимой силой. Мне она напомнила давнюю подружку, Оксану. Тогда уже вполне опытная женщина, она пригласила меня, год как вернувшегося из армии малька, к себе домой. Оксане тогда было около тридцати, что по меркам малолетки тянуло на зрелость. Я помню, что в уголках ее глаз были морщинки. Вообще, еще до армии мне довелось испробовать радость секса, а уж после и совсем все закрутилось. Но после одной ночи с Оксаной я понял, что ни с кем ничего у меня толком и не было. Не то чтоб ровесницы показались скучными и пыльными, но ни одной из них не удалось меня вымотать до состояния киселя, как Ксюхе. И не просто киселя, а счастливого в зюзю киселя, если таковой можно вообразить. Мне ничего так не хотелось, как снова и снова обтекать прекрасные формы моей взрослой подруги.

– Простите, а как вас зовут? – поинтересовался у хозяйки Автолыч, прерывая мои воспоминания.

Фактически, он дернул меня за ноги, стаскивая с небес на грешную землю. Я вздрогнул и почувствовал, что прочно стою на полу.

– Меня зовут Лидия, – чуть церемонно представилась хозяйка.

– Меня – Саша, – представился Автолыч.

– Василий, – коротко поклонился я, подпустив в голос некоторого официоза. Не люблю это дело, но тут как-то само так получилась.

Дама чуть заметно улыбнулась, словно поняла меня, подошла к двери и открыла ее.

– Ваша комната, ребята, проходите.

– Спасибо!

Тут все оказалось проще. Половики, две кровати с никелированными ножками и панцирной сеткой. Я мысленно застонал, вспомнив проклятущие армейские ложа. Но от половинки печи исходило такое баюкающее тепло, что мысли о больной на утро спине вылетели из головы. Из удобств тут был только рукомойник. Ванну не примешь, да и поздно уже. Но уж коль скоро женщина пригласила двух цыганствующих москвичей на постой, то наверняка знала, что белье после них чище точно не станет. Отбросив сомнения, я умылся, разделся, рухнул в застонавшую пружинами кровать и отключился едва ли не раньше, чем успел закрыть глаза.