Острый каблук

— Представь, что я хотел… Ладно, забудем об этом.

— Ты добиваешься всего, чего хочешь. Я вот хотела стать манекенщицей, и сегодня я ею стала. Видишь?

— Вижу.

— Ничего ты не видишь. Просто подсмеиваешься надо мной. Вот только чувства юмора у тебя нет.

— Я просто моллюск, а моллюски никогда не смеются.

— Нет, но они делают жемчуг.

— Устрицы…

— Пожалуйста, не надо про моллюсков и устриц. Я не так уж хорошо себя чувствую.

— Не буду.

— А знаешь, ты очень услужливый человек. Мое желание для тебя как команда. Ты добрый, обходительный, искренний.

— Да, я знаю. Я бриллиант.

— И еще знаешь что?

— Что?

— Мне кажется, там сегодня было довольно много потаскух. Что ты думаешь на этот счет?

— Это вполне возможно, — согласился Грифф.

— Это точно. Даже Мак это заметил. И он говорил об одной из них перед тем, как вы пожали друг другу руки.

— Да, — кивнул Грифф.

— Он хотел причинить тебе боль?

— Когда?

— Ну, когда пожимал тебе руку.

— Нет.

— А мне показалось, что он пытался сделать тебе больно.

— Нет.

— Мне показалось, что да. — Она облизнула губы. — Люблю апрель.

— В самом деле?

— Да. А тебе апрель нравится?

— Да так, месяц как месяц.

— Ну да, я же забыла: моллюскам вообще ничего не нравится.

— Кроме других моллюсков.

— Как же моллюски?.. — Она осеклась и зажала рот ладошкой. — Ладно, забудь.

— Точно так же, как и устрицы, — сказал он.

— Это, наверное, довольно скучно. — Она икнула. — Извини.

— Извиняю.

— Апрель прекрасен и туманен. Он всегда напоминает мне грустные песни вроде «Вчерашнего жасмина», «Синего дождя» или «Серенады в голубых тонах».

— Кажется, ты забыла самую главную, — сказал Грифф.

— Какую же?

— «Я помню апрель».

— О да, да, да. И еще «Лауру». Это ведь тоже апрельская песня, правда?

— Да.

— В апреле ты чувствуешь, как растешь. Все вокруг растет, и ты растешь вместе со всеми. А моллюски растут?

— Моллюски растут.

— В апреле?

— В апреле.

— Может, не так уж и плохо быть моллюском. Особенно в апреле. В январе я ничего этого не замечаю. Моллюскам, наверное, очень одиноко в январе.

— Это вообще одинокая жизнь, — заметил Грифф. — Но мы стараемся как-то устроиться.

— Ну как, ты уже чувствуешь себя немного получше?

— Да, немного.

— Ну и хорошо. А Мак действительно сделал тебе больно?

— Нет.

— А что же тогда вы там делали? Вы были похожи на двоих мальчишек, которые пытаются… Я не знаю. У вас был довольно глупый вид.

— В самом деле?

Мардж пожала плечами:

— Я могу приготовить чашку кофе, ты знаешь об этом.

— Давай остановимся где-нибудь.

— Нет-нет, я сама приготовлю, когда мы приедем домой.

— А твои родители…

— Я не живу с родителями. Ты разве этого не знал? Я жила с подругой, но потом она вышла замуж. А из родительского дома я уехала, когда мне исполнился двадцать один год. Я думаю, это значимый факт.

— В самом деле?

— Ну конечно. Когда тебе исполняется двадцать один год, ты можешь поступать по своему усмотрению. А ты тоже живешь отдельно от родителей?

— Мои родители умерли, — сказал Грифф.

— О, извини, пожалуйста.

— Все нормально.

— Грифф, мне чертовски неудобно. Я сейчас расплачусь.

— Они уже давно умерли.

— Грифф, пожалуйста, не говори больше ничего, иначе я действительно разревусь, а я не хочу плакать. Пожалуйста, Грифф, ведь это был такой чудесный вечер.

— Давай лучше о моллюсках, — предложил Грифф. — Вполне безопасная тема.

— Ты милый мальчик, Грифф.

— А ты милая девочка.

— И вообще, я не думаю, что у тебя нет чувства юмора. И что ты моллюск.

— Но это действительно так. И питаюсь я исключительно дарами моря.

— Что, в самом деле? — с улыбкой спросила она.

— Моллюски никогда не лгут.

— Кажется, я начинаю трезветь.

— Это хорошо.

— И все же мне по-прежнему хочется выпить чашечку кофе. Ты ведь поднимешься ко мне?

— Да.

— Ужасно, когда девушка напивается. Когда я вижу пьяную женщину, я тут же теряю к ней всякое уважение.

— Ну, не так уж все это и ужасно.

— Я не наделала каких-нибудь глупостей? Ну, не надевала на голову абажур от лампы или что-нибудь в этом роде?

— Нет… вот только…

— Вот только — что?

— Ну, тот твой танец, — солгал он.

— Какой танец? — спросила она, и глаза ее заметно расширились.

— Когда ты скинула с себя всю одежду.

— Грифф, я этого не делала, — в ужасе произнесла Мардж.

— Ты сорвала бешеные аплодисменты.

— Грифф, нет! Нет, прошу тебя, я этого не делала! — Затем, поколебавшись, она неуверенно и очень тихо спросила: — Что, в самом деле все так и было?

— Нет.

Она перевела дыхание.

— Ну вот я и протрезвела. Ну и напугал же ты меня. Ты просто вонючка.

— Где вас высадить? — спросил водитель, резко оборачиваясь.

Мардж наклонилась вперед:

— А мы что, уже приехали? — Она стала всматриваться через лобовое стекло машины. — Вон тот третий дом слева.

Таксист кивнул и подъехал к указанному дому. Выйдя из машины, Грифф расплатился, после чего они стали подниматься по ступенькам красного кирпичного дома.

— Это самый конец Гринвич-Виллидж, — пояснила Мардж. — Те пахучие объекты справа — это фабрики.

— Мило, — сказал Грифф.

— Да, очень приятно. Я весь день работаю на фабрике, а когда возвращаюсь домой и выглядываю в окно, вижу другие фабрики. Возможно, это звучит не вполне серьезно, но мне нравится жить в Виллидж.