Освещенные окна

Женя был, что называется, светлая голова. Буржуазное происхождение не мешало ему служить в угрозыске, где он получал хороший паек. Его ценили за оригинальные мысли: и действительно, в борьбу против мешочников он внес много нового, предложив более совершенную систему облавы. Устаревший воровской словарь Трахтенберга он дополнил множеством новых слов и выражений. Начальник угрозыска советовался с ним чуть ли не ежедневно. В операциях он почти не участвовал.

Не знаю, что заставило Женю привязаться ко мне. У него было много друзей среди молодых московских поэтов, и вскоре он познакомил меня с Надей Вольпиной, а потом — это было событием — с Павлом Антокольским. Возможно, что ему понравилось упорство, с которым я писал свои экзерсисы. Но еще вероятнее, что в глубине души он считал себя мастером, метром, а у метра, естественно, должен же быть хоть один ученик! И надо сказать, что едва ли он встретил бы ученика более послушного и старательного, чем я. С неподдельной искренностью я восхищался каждой его строкой.

— Тебе надо познакомиться с общей картиной нашей поэзии, — сказал он однажды и притащил десятка два поэтических сборников.

Незнакомые имена Грузинова, Шершеневича, Ивнева, Боброва, Рюрика Рока замелькали перед моими глазами. Я знал, что поэт непременно должен принадлежать к какому-нибудь направлению: Блок и Брюсов были символистами, Маяковский — футуристом. Но оказалось, что кроме футуристов и символистов были еще имажинисты, центрифугисты, неоромантики, парнасцы, ничевоки, экспрессионисты. Были даже и просто «эклектики», как бы предупреждавшие читателей, что они отнюдь не намерены сказать в поэзии новое слово. Ничевоки утверждали, что «ничевочество — это единственный путь, который приведет к желанной цели: в ничего». Тем не менее глава этого направления Рюрик Рок призывал к «царству машины и человеку с заводом в 24 часа». Он подражал, как мне показалось, то Маяковскому, то Шершеневичу. Имажинисты, по-видимому, пытались связать свои взгляды с французской поэзией — я убедился в этом, прочитав интересное предисловие Шершеневича к книге Ш. Вильдрака и Ж. Дюамеля «Теория свободного стиха». Вообще, молодые поэты, независимо от направления, были люди начитанные — имена греческих и римских богов попадались почти на каждой странице. Но почему почти все они считали себя пророками — и Рюрик Рок, и Рюрик Ивнев, и Кусиков, и Есенин? Правда, это были какие-то очень разные пророки: Рюрик Рок — самодовольный и даже, пожалуй, нагловатый, а Есенин — очень грустный, ничем не гордившийся и рассчитывающий не на себя, а на чудо. Я прочел его «Преображение» (на титульном листе был поставлен 2-й год I века):

Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей —
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.

Он не мог бы назвать свою книгу «Стихами чванствую», как это сделал Мариенгоф. Он будто просил заступничества и на светлое будущее надеялся неуверенно, робко.

2

Женя считал, что коллектор — работа не для меня, и посоветовал перейти в Художественный подотдел Московского Совета, которым руководил поэт Юргис Балтрушайтис. Это была превосходная мысль. Все московские театры были подчинены Художественному подотделу. По-видимому, можно было надеяться, что вскоре знаменитые деятели искусства окажутся в числе моих близких знакомых.

Забегая вперед, скажу, что надежды не оправдались. Не знаю почему, но жизнь подотдела шла сама по себе, и театры относились к нему с оттенком пренебрежения. Впрочем, судить об этом с уверенностью я не мог, потому что был одним из самых незначительных служащих подотдела.

Я попал в бюро информации, которым заведовала Рашель Эммануиловна Эйдельнант. Пенсне ежеминутно падало с ее крупного мужского носа. Шляпа торчала на затылке. Длинный плюшевый жакет был подпоясан солдатским ремнем. Многочисленные бумажки извлекались из разноцветных карманов, пришитых к жакету с внутренней стороны. Она носила высокие ботинки на шнурках, с острыми носками. Железная арматура — ключи и какие-то кольца — грозно бренчала на ремне, когда, быстро и твердо ступая, она появлялась в подотделе.

Мы часто переезжали, таская с собой длинные, идущие в разных направлениях трубы времянок с подвешенными к ним консервными банками, в которые капала из колен, соединявших трубы, черная жидкость. Сотрудники сидели в пальто, а я в старом, еще псковском, полушубке, от которого в припадке франтовства однажды отрезал полы. Куртка тем не менее не получилась, и я с нетерпением ждал весны, рассчитывая сменить полушубок на плащ-крылатку с львиными застежками, которым очень гордился.

Может быть, работа нашего бюро получила бы полезное направление, если бы Рашель Эммануиловна ясно представляла себе, кого она должна информировать: подотдел — о том, что делается в театрах, или театры — о том, что делается в подотделе. Последнее казалось мне предпочтительнее, но моя начальница была другого мнения.