Освещенные окна

Можно ли сказать, что он воспользовался опытом войны, когда ему удалось добраться до научной работы? В известной степени — да. Война научила его собранности, размаху и риску. Он с головой уходил в дела, требовавшие этого размаха и риска и не оставлявшие времени для размышлений. Но случалось ему сталкиваться и с понятием общего дела, соединившего в Красной Армии людей, беспредельно далеких друг от друга. В своих записках он подробно рассказал о встречах с Колчигиным, командиром дивизии, носившим на груди, рядом с орденом Красного Знамени, желтую ленточку — цвет лейб-гвардии уланского полка: его полка. Память о нем он свято хранил.

«Как-то я получил коньяк для наших госпиталей, —

пишет брат. —

Коньяк в 1920 году — это была большая редкость. Я позвонил Колчигину и доложил, что… не могу отправить этот коньяк в госпитали, прежде чем командир дивизии не произведет дегустации. В телефоне я услышал легкий смешок. «Хорошо, доктор, давайте продегустируем вместе, но по одной рюмочке». Вечером, в садике дома, где я квартировал, на окраине Азова, мы с ним попробовали этот коньяк. Он оказался не очень хорошим, но все-таки это был коньяк. Сначала мы говорили о делах дивизии, а потом я перевел разговор и на политические темы.

— Знаете, доктор, — говорил Колчигин (ему было лет тридцать, волевое, очень спокойное лицо, серые холодные глаза), —я не политик и ничего в политике не понимаю, но я русский человек, и, конечно, мне очень дороги интересы моей страны. Большевики — они же собиратели земли русской, продолжатели великого дела Ивана Калиты. Ну что было бы с нашей страной без большевиков? Англичане оттяпали бы Кавказ, японцы — Приморье. Вряд ли сохранились бы в неприкосновенности западные границы… А большевики-то всю нашу землю собирают. Вот поэтому я и с большевиками. А с политикой как-нибудь разберемся.

Он говорил очень искренне и убежденно, и я нисколько не сомневался в том, что именно эти мотивы побуждали его так энергично сражаться в рядах Красной Армии. Эти же мотивы прозвучали позже в известном воззвании генерала Брусилова.

— Мы очень много говорим об интернационализме, — продолжал Колчигин. — И, конечно, наша революция имеет международное значение. Но посмотрите, как одета наша армия и под каким знаменем она сражается?

Я очень удивился этому замечанию.

— Ну как же — ведь шлемы, в которые мы одеваем наших красноармейцев, и эти широкие красные петлицы — это же одежда великокняжеской рати, а красное знамя — это ведь то самое знамя, под которым русский народ сражался при Калке. Знамя, под которым русский народ сверг татарское иго. Так что большевики совсем не забывают, что они являются политической партией русского народа».