Освещенные окна

Я сидел как прикованный и молчал. Но для Бориса Николаевича я — как это ни странно — по-видимому, изменялся, превращался. Я был уже не первый встречный, неожиданно заглянувший к нему и оторвавший его от работы. Первому встречному он не стал бы так пылко, так откровенно рассказывать о том, что он подчас падает под бременем чуждой ему работы. Никогда прежде он не видел меня, а между тем доверял мне, доверялся мне! Неужели он понял, что за моей смешной просьбой рассказать о том, как ему удалось написать «Петербург», скрывалось самое важное в моей жизни? И если бы не понял, разве стал бы он говорить со мной о том, что важнее всего для него?

Сложное словесное здание выстроилось в наступающих сумерках — быть может, чем-то похожее на тот «храм всемирной мудрости», который Белый строил в Швейцарии и о котором через несколько дней я прочитал в «Записках мечтателей».

Размахивая рукавами халата, как крыльями, он расхаживал из угла в угол, выпутываясь из лабиринтов этого здания. Ныряя в его пустоты, открывая двери ему одному принадлежащим ключом.

Старший брат. 1920-й

1

Читая главы фронтовых воспоминаний брата, я отчетливо вижу все ступени его неуклонного движения к науке. Надежда стать микробиологом никогда не покидала его.

Он обрадовался, узнав, что полк перебрасывается в Саратов. Неужели в этом большом университетском городе он не найдет возможности поработать на кафедре микробиологии?

Жизнь без отлагательства ответила на этот вопрос: направляясь в санитарное управление армии, он встретил две подводы, нагруженные гробами.

«Гробов было много, они были поставлены друг на друга в несколько рядов и привязаны веревками к подводам. Я был уверен, —

пишет Лев, —

что это пустые гробы, которые везут куда-либо в госпиталь. Встречная машина задела одну из подвод, веревка оборвалась, гробы рассыпались, и из них выпали трупы, которые устлали всю мостовую».

В Саратове была тяжелая эпидемия сыпного тифа. Не микробиология, а банно-прачечные отряды, регулярные осмотры красноармейцев, контроль «на вшивость» ожидали его. Кафедра мелькнула и исчезла. У него не оказалось ни одной свободной минуты.

В начале февраля начсанарм Стоклицкий вызвал Льва и назначил его начальником этапной линии Саратов — Каменская. Большая резервная армия перебрасывалась на Дон.

— Железная дорога исключается, — сказал Стоклицкий. — В Ртищеве — пробка. Пропускная возможность уменьшается с каждым днем. А время не терпит.

Шестьсот километров надо было пройти пешком по территории, сплошь охваченной эпидемией сыпного тифа.

Лев рассказал Стоклицкому о барже, на которой через Дон переправлялись бойцы Девятой армии: на один, берег — здоровые, на другой — больные. По-видимому, армия должна двигаться вслед за санитарно-эпидемическими отрядами, которые в намеченных для отдыха селах и деревнях должны заранее отметить все избы, в которых находятся больные. Таким образом удастся предохранить красноармейцев и, может быть, помочь больным.

«Эта идея «санитарной разведки», как она была тут же окрещена, очень понравилась Стоклицкому, —

пишет Лев. —

В сущности говоря, ничего оригинального в ней не было».

Это сказано скромно. Вскоре директивы о санитарной разведке появились во многих частях Красной Армии. Впоследствии, в годы Великой Отечественной войны, она была перенесена на поля сражений. Я писал о ней в романе «Открытая книга»: «Нужно было посылать разведчиков впереди наступающих войск, на территорию, занятую противником, чтобы наши войска могли миновать зараженные села. Это была санэпидразведка, отличавшаяся от военной разведки тем, что к обычным опасностям присоединялась опасность заражения, и еще тем, что медицинские работники не только не стремились избегнуть этой опасности, но шли прямо на нее, в самую глубину эпидемии».

На бумаге, когда обсуждался план, все складывалось прекрасно: значительная часть этапа проходила по территории будущей Республики немцев Поволжья. Жители богатых сел должны были предоставить подводы, фураж, лошадей. Но на третьи сутки немцы неожиданно стали разгружать уже готовые к этапу повозки и, несмотря на энергичные уговоры райсовета, отказались двигаться дальше. Лев поставил у повозок вооруженную охрану и лег спать. Он проснулся рано утром от сильного шума. Подводчики собрались во дворе и что-то кричали, перебивая друг друга.

«Я пытался установить тишину, —

пишет Лев, —