От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

В то время как поведение Атару в этом эпизоде остается типичным для исконно развратного персонажа, линия поведение Лам озадачивает сильнее, чем обычно. В основной части сериала она, кажется, действует инстинктивно, но здесь ей дается время, чтобы поразмыслить над похотью Атару и почувствовать из-за нее боль; несмотря на это, она все равно не соглашается с планом наказания друга. По сути, она жертвует собой, поскольку, переодевшись «увлечением» Атару и спасая его от унижения, заставляет друзей Атару поверить, что это она снова подвергается унижению из-за вопиющего поведения молодого человека. Однако благодаря этой жертве она, наконец, ненадолго вознаграждается тем, что Атару проявил к ней внимание.

Еще одним интересным аспектом этого эпизода является то, что фантастические способности Лам почти не используются, как будто предполагая, что эта конкретная динамика между Атару и Лам (жертва, вознаграждаемая признанием) не требует фантазии для осуществления. Кроме того, Лам вообще не наказывает Атару. В других эпизодах Атару часто наказывают другие женщины, которых он преследует, или он попадает в переделки из-за хаоса, который порождает Лам, но сама инопланетянка в конце концов все ему прощает, обращаясь со своим «возлюбленным» как с тупым, но милым ребенком[241]. В этом их отношения также перекликаются с традиционной парадигмой, согласно которой жена выполняет материнскую функцию, которая ставит мужа в состояние, по словам Джойс Лебра, «детской зависимости»[242].

В основе хаотического мира «Несносных пришельцев» лежит определенная базовая динамика уверенности в том, что Атару могут сильно наказывать, но в конце концов простят, или что мир могут наводнять монстры в конце каждого эпизода, но он на этом не кончится. Стоит взглянуть на эту динамику уверенности более внимательно как с точки зрения повествовательной структуры сериала, так и с точки зрения ее отношения к японскому обществу 1980-х годов.

В нарративе открытая концовка каждого эпизода помогает поддерживать сумасшедшую, праздничную атмосферу сериала, в то время как характер выразительного средства (сериал) сам по себе обнадеживает на продолжение. Если разыгравшийся в начале серии хаос полностью разрешается в финале, то фундаментальное качество сериала – то, что я называю поездкой на американских горках, – утрачивается. В то же время дистанцирующий характер, присущий телевизионному формату, и тот факт, что Лам и компания возвращаются из серии в серию невредимыми, позволяют создать общую основу для убежденности: у зрителей есть шанс испытать удовольствие от потери контроля, но при этом любая опасность заключается в безопасном пространстве телевизионного фэнтези.

Для японских зрителей в 1980-е это неистовое, но безопасное веселье в формате хаоса могло иметь особый резонанс.

В обществе, где усиленно подчеркиваются идеалы «эффективности, порядка и гармонии» (не говоря уже о соответствии нормам), свободная атмосфера «Несносных пришельцев» должна была стать долгожданной передышкой. Японские средние школы при подготовке к общенациональным экзаменам делают упор на механическое заучивание, которое, как правило, подавляет все, кроме самых умеренных проявлений творчества и свободы, и приводит к антисоциальным проявлениям стресса, таким как издевательства и самоубийства. Поэтому неудивительно, что манга-версия «Несносных пришельцев» имела наибольшую популярность среди 15-летних юношей, для которых концепция анархии в средней школе должна была стать особенно привлекательной.

Однако «Несносные пришельцы» не просто выполняют функции средства для бегства от социальной напряженности. Сериал также приукрашивает и подчеркивает некоторые сложные моменты, затронувшие японское общество в начале восьмидесятых, и в то же время сдерживает их с помощью утешительных приемов. Одним из основных общественных стрессов стало изменение статуса женщины. С 1970-х годов женщины становятся все более важной частью японской рабочей силы. Феминистская мысль, хотя и никогда не достигала той степени влияния, которую она оказывала в западном обществе, проникла в Японию в беспрецедентной степени. Мало того что женщины пошли работать, так они еще откладывали замужество и рождение детей на такой срок, что правительству пришлось выпустить официальные документы по текущей проблеме. Хотя, как указывает Кэтлин Уно, «подавляющему большинству женщин не хватало образования или личностных качеств, необходимых для продвижения по карьерной лестнице, и они не считали семью источником угнетения, а рассматривали ее как источник личного удовлетворения»[243], также верно, что они «выражали неудовлетворенность своей ролью на рабочем месте и дома»[244].