От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

Аннали Ньюитц высказывала предположения о популярности романтического фэнтези-аниме в Америке и заявляет, что «американцы, которые разделяют аниме-ценности, болезненно реагируют на гиперсексуальность своей медиакультуры и, возможно, пытаются убежать от нее, переосмысливая романтику как отношения, выходящие за рамки чисто сексуального характера»[250]. Мои собственные исследования в определенной степени подтверждают это (читайте в приложении), и я подозреваю, что это утверждение также справедливо для японских зрителей. Однако они убегают не только от «гиперсексуальности», но и от ускользающего образа женщины как традиционной воспитательницы и утешителя[251].

Это могло бы показаться особенно актуальным для зрителя-мужчины. Хотя романтическое фэнтези, безусловно, нравится всем без учета гендерных границ, по сравнению с обычными женскими романами, такими как любовные новеллы Арлекина (популярные как в Японии, так и на Западе), все же нарративы этих сериалов представлены с мужской точки зрения. В мире, где женщины (и жизнь в целом) выходят из-под контроля, представление об определенных истинах о любви и отношениях, в которых мужская идентичность остается стабильной, а мужское эго восстанавливается, а не подавляется, привлекает сильнее, чем когда-либо. Неслучайно «волшебные девушки» в этих сериалах не только могут творить магию, но и прибывают с других планет – это скрытое признание того, что чудесные исполнения мужских мечтаний теперь существуют только в чужом мире, далеком от реальности.

Часть четвертая. Искажение общеизвестных нарративов: Аниме против официальной истории

Все рассмотренные выше аниме касались воссоздания социальной и индивидуальной самоидентификации в антиисторическом контексте. Но в следующих двух главах мы отойдем от темы индивидуального самоопределения в аниме и сосредоточимся на истории Японии и воссоздании национальной японской самоидентификации. Хотя тексты аниме, посвященные истории, встречаются реже, чем тексты жанров научной фантастики или фэнтези, они по-прежнему являются важной частью мейнстрима аниме. Действительно, некоторые «исторические» аниме, такие как комедия «Воины-марионетки», включают в себя элементы фэнтези или даже научной фантастики, чтобы создать образное видение японской истории, указывая на то, что национальная идентичность больше не является фиксированной конструкцией.

На протяжении XX века кино в целом было одним из основных средств формирования чувства национальной идентичности. Это особенно характерно для исторических фильмов.

Хотя все кинематографические тексты неизбежно связаны с культурой, которая их порождает, исторический фильм должен осознанно взаимодействовать с историей на высоком уровне, отбирая, отвергая и формируя материалы прошлого целой нации. Историческое кино не только помогает отразить самоощущение нации или культуры, но также формирует и усиливает его. Как выразились Элла Шохат и Роберт Стам, «повествовательные модели в фильмах – это не просто зеркальные микрокосмы исторических процессов; они также представляют собой экспериментальные сетки или шаблоны, с помощью которых можно писать историю и создавать национальную идентичность»[252].

Японское игровое кино было почти синонимом японской национальной идентичности в послевоенный период, особенно это касается его способности мастерски воссоздавать ушедшую эпоху. Такие произведения, как «Семь самураев» Акиры Куросавы и истории о привидениях, например «Угэцу» Кэндзи Мидзогути, предложили отечественным и зарубежным зрителям варианты облика ушедшего в прошлое мира Японии. Тот факт, что эти миры являются своеобразными и идеологически заряженными творениями прошлого, не умаляет силы и стойкости образов. Это миры, основанные на «понимании прошлого, которое меньше зависит от фактов, чем от видения <…> исторический фильм – это видение истории»[253].