От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

Во вступительной части книги Movies and Mass Culture Джон Белтон утверждает, что «кино помогает аудитории переварить наиболее значимые изменения в самоиндентификации. Фильмы проводят зрителей через трудные периоды культурного перехода таким образом, чтобы национальная самоидентификация сохранилась более или менее целостной, помогают преодолевать разрывы и расщелины, которые в противном случае запросто прервали бы плавное дальнейшее движение и обнажили бы подлинную разобщенность»[266]. Заявление получилось довольно амбициозным, но во многих случаях оно весьма правдиво. Несмотря на использование таких классических тропов, как выносливость и благородство, заключительное видение «Могилы светлячков» и «Босоногого Гэна» предлагает фрагментированный вариант национального самоосознания, который возник из-за глубокого чувства утраты структурированного патриархального прошлого. В случае этих двух произведений фрагментация подается неявно, но в следующем фильме, который следует рассмотреть, – эпопее Хаяо Миядзаки 1997 года «Принцесса Мононоке» – явно присутствует ощущение разрозненного гетерогенного мира. Принцесса Мононоке проблематизирует архетипы и иконы от представления о неприкасаемости императора до традиционной иконизации женского начала, чтобы создать действительно новое видение Японии на перекрестке истории. В фильме также подчеркивается, даже воспевается утрата. Однако, в отличие от «Могилы светлячков» и «Босоногого Гэна» работа Миядзаки касается утраты Японии, существовавшей до патриархальной системы – страны, в которой правила природа, а не люди. В некотором смысле фильм можно охарактеризовать как жестокую, поистине апокалиптическую элегию по потерянной Японии, в то же время он предлагает альтернативное, гетерогенное и женское видение японской идентичности будущего.

Хотя «Принцесса Мононоке» не основана на реальном историческом событии, она принадлежит к разделу, посвященному анимации и истории, потому что в отличительном смысле это размышление о японской истории, которое является контрнарративом для некоторых основных мифов японской культуры и общества. К ним относятся такие важные понятия, как «история сверху вниз» (история как принадлежащая только двору и аристократии из самураев) и идеализированные представления о древних японцах как об однородной расе, живщей в гармонии с природой.

«Принцесса Мононоке» – самый кассовый японский фильм (не только среди аниме) всех времен. Его привлекательность распространяется на все слои японского общества, выходя за рамки типичной семейной базы большинства фильмов Миядзаки. И это несмотря на его сложный, двусмысленный и местами мрачный сюжет, который ставит под сомнение многие давние представления о японской идентичности. Что такого особенного в «Принцессе Мононоке», что вызывает такой отклик у японской публики? И что это произведение говорит о японской идентичности в конце XX века, если действие фильма помещено в средневековый период, и он активно развенчивает некоторые из основных мифов японского прошлого?[267] В отличие от идеализированных мифов о гармонии, прогрессе и беспроблемном однородном «народе» (миндзоку), управляемом патриархальной элитой[268], фильм предлагает видение культурного диссонанса, духовной утраты и экологического апокалипсиса.

Если принцесса Мононоке действительно сообщает об изменении идентичности для японской аудитории, то какой вид новой идентичности формируется сейчас?

Чтобы ответить на эти вопросы, сначала полезно рассмотреть, как «Принцесса Мононоке» разрушает мифы о традиционной японской самоидентификации, предлагая вместо них контрнарратив. Хотя этот контрнарратив не является оригинальным (он основан на многих недавних исследованиях последнего десятилетия), «Принцесса Мононоке» переосмысливает условности японской истории с помощью множества отличительных и эффективных стратегий. Возможно, наиболее важным является расшатывание устоев и опровержение. Фильм лишает зрителя двух важных символов японской культуры: мифа о женщине как о долготерпеливой и поддерживающей и о Японии как о жизни в гармонии с природой, часто выражающейся в союзе женщины с естественностью.