ОТ АВТОРА

К полудню небо стало проясняться. Яркое солнце пробилось сквозь пелену разорванных облаков, озаряя зеленовато-жёлтые поля и леса, омытые дождём. В свежем осеннем воздухе пахло увядшей листвой. Обсаженная тополями дорога светилась мно­жеством луж, на поверхности которых играли золотые зайчики солнечных лучей.
Ломовая лошадь не спеша тащила плоскую автокачку — те­легу на резиновых скатах. На пружинном сиденье, обтянутом чёрным дермантином, восседала грузная Эльза Карловна, дер­жа в руках натянутые вожжи. Вова кое-как пристроился сза­ди, придерживая тяжёлые фляги.
Чем хуже становилась дорога, чем больше трясло и подбра­сывало Вову на ямах и выбоинах, тем мрачнее становились его мысли. Ему так и хотелось толкнуть Эльзу Карловну в широ­кую заплывшую жиром спину, чтобы она полетела с этого скрипучего сиденья ко всем дьяволам.
Наконец телега выехала на автостраду и плавно покатилась к показавшемуся из-за пригорка городу. Настроение Вовы не­сколько улучшилось. Кажется, впервые в этом году Вова по­чувствовал прелесть свежей, чистой и красивой осени. Ему вспомнились школа, друзья, дом. Сейчас бы он уже учился в шестом классе. После уроков вместе с ребятами отправлялся бы на стадион играть в футбол, а потом успел бы заглянуть в сад послушать музыку. Ах, как чудесно жилось там, дома, среди друзей, в родном городе, где был знаком каждый камень. Как привольно дышалось! Как далека теперь та, настоящая жизнь!..
Скоро лошадь свернула опять на просёлочную дорогу, и ав­токачка въехала в сосновый лес. «Спрыгнуть бы с телеги, спря­таться где-нибудь в зарослях»,— думал Вова, но всё это было мечтой. Вова не мог позволить себе ничего, он невольник…
Потянуло смолой. Послышались звон пил и стук топоров. Через несколько минут автокачка въехала на огромную поля­ну — вырубку, где торчали пни и темнели кучи хвороста. Пах­нуло опилками, смолой и дымом. Невдалеке горели костры из хвойных сучьев. Дым подымался прямыми столбами, в возду­хе кружились седые хлопья сгоревшего, мха. «Совсем как на пионерском костре»,— подумалось Вове, и почему-то захоте­лось плакать.
Эльза Карловна остановила телегу у фанерного барака. Она кивнула Вове, что означало: «Присмотри за лошадью»,— и пошла к калитке, где стоял часовой.
На площадке между пнями и кучами валежника копоши­лось множество людей. Вова, подавшись вперёд, вглядывался в худые, медленно движущиеся фигуры, в нашивки на их лохмотьях. Он догадался — пленные!
Площадку охраняли немецкие автоматчики.
«Наши здесь!» — Вову била дрожь. Он и рад был увидеть своих советских людей, и горько и страшно было ему видеть их здесь, в Германии, в таком виде.
Невольно он стал прикидывать, как далеко это место от усадьбы Эльзы Карловны. Если по дороге,— наверное, кило­метров десять. Если же пойти прямо через лес и пересечь шос­се, будет, пожалуй, не более четырёх-пяти километров…
Эльза Карловна вернулась быстро. Отворились ворота, и автокачка въехала на чистый, посыпанный песком двор. Про­тив ворот стояло одноэтажное здание, откуда доносились зву­ки радио, треск пишущих машинок и немецкая речь.
Эльза Карловна разговаривала с толстым немцем в белом халате и военной фуражке с кокардой. Она показывала ему на Вову. Это, очевидно, означало, что она знакомит с Вовой тол­стяка — не то повара, не то кладовщика — и объясняет ему, что впредь молочные продукты будет возить этот русский мальчик. Немец кивал головой и повторял: