От чистого истока я начинаю путь (СИ)

— Падальщики… — в глазах потемнело от гнева. Я ребром ладони превратил диктофон в кучу разбитого пластика с микросхемами, а воротник писаки смял в кулаке, протащил его через весь стол и поднял захрипевшего человека в воздух. — Если ты или твои дружки попробуют станцевать на костях моей жены — я убью тебя. Если я увижу в вашей желтой газетенке хоть одно недоброе слово про дракона или кошку-оборотня — оторву голову и заберу на память. Ты меня понял? — под вскрики посетителей встряхнул парня и поднял выше. — Не слышу ответа. Ты меня понял? Ты меня понял?!

— Он же сейчас задохнется! — какая-то девушка выкрикнула из толпы, сгрудившейся у выхода из кафе, чем привела меня в чувство. А я ведь уже тянул руку, чтобы сломать писаке шею.

Пора убираться, пока не вызвали полицию, а я кое-как еще держу себя в руках. Основные двери забиты народом, выход на кухню и в подсобку занят глазеющим персоналом. Остается только окно. Быстро сгреб со стола рисунок с цветами и уже собирался высадить локтем стекло, движимый мыслью оказаться подальше отсюда, как гул голосов просто исчез. Как и однотипные столики с диванчиками и побагровевшим репортером на полу — я больше не в Нью-Йорке.

Пожухшая трава под ногами может быть в любом уголке Земли, но вот перемешанные с красной черепицей руины дома, и маленькая побеленная кузня с пучками сухих трав под козырьком существуют только на планете, для которой светят два солнца. Тоска нашего Мира не смогла перебить мою ярость и боль, когда я смотрел на измятый рисунок, с которого насмешливо скалилась рогатая девица, что постоянно отдавливала мне ноги в танце. Мое желание снова увидеть ее было так велико, что бумага сама собой задергалась и осыпалась в высохшую траву песком. Чтобы стать девушкой с черными линиями и точками на лице.

— Аста…

Я сгреб ее в охапку и целовал темные волосы, будто и не было нескольких месяцев тупой скрываемой боли. Стирал пятнышко краски с уха и обещал никогда не покидать. Я много чего говорил, но ничего не услышал в ответ. Ни слова, ни хмыка. Никакого намека на запах перца и корицы. Ни единого отклика чужих эмоций от браслета на руке. Даже дыхания или стука сердца… Она моргала, на губах застыла ухмылка, с которой я ее нарисовал, но в карих глазах царила пустота. Существо, лишь внешне похожее на Астрель. Я смог сделать только шаг назад, когда кукла рассыпалась на мелкие бумажные клочки, а Мир вдруг заговорил со мной.

«Не делай мне больно! Ненастоящая! Чужая! Холодная! Мертвая! Нет души! Не Астрель!»

Сердце в груди скрутило, и я закричал, срывая горло. Плотина, которой я отгораживался от всего, рухнула, погребая под собой. Мужчины не плачут, но ведь меня все равно никто не видит. И никто не скажет, за что мне все это.

Я все-таки пришел на ее могилу. Простой холмик среди корней яблони, на ветвях которой больше не появляются новые плоды. И простое грубое надгробие с клеймом Мастера «Три Луны» вместо всех ее имен — треугольник из растущей, полной и стареющей лун, что вырезали на камне гномы. Начало и конец, восход и закат. Я теперь прихожу сюда иногда. Изредка, не чаще раза в день, чтобы смахнуть с шершавого камня опавшие листья и уйти. Почти сразу, всего через полчаса. Старк за это называет меня лжецом и предлагает напиться, но меня берет только самогонка на паучьем яде. Которой нет — золотых яблок стало слишком мало, а Мурзик выкопал себе нору в лесу и ушел в спячку с первыми холодами.

Горевать вечно невозможно. Майрон как-то раз сказал мне, что если застрял и не знаешь, куда идти, то настало время разобрать чердак, чтобы занять руки. В моем случае «чердак» — это мешанина из черепицы, кирпичей и всяких мелочей, едва видимая из провалившегося в подвал дома. Хлам сбрасываю в одну кучу, а книги и подлежащие починке вещи складываю в коробки. Я работаю весь день в одиночестве, только иногда мне помогает Баки, а вечером ухожу в пригород Нью-Йорка, где ограда от зла и подкупленный зловредный дух не дают никому постороннему беспокоить меня. И это… помогает, хоть я и не успел попрощаться с Астой, как хотелось. Даже ее дух не явился, когда Баки бросил в разведенный с помощью кремня и кресала огонь сыр и мясо, поливая сухую землю вином. Дары вспыхнули и осыпались пеплом, означая, что жертва принята, но это и всё. Я бесполезно пытался звать ее по имени, но тщетно — Астрель не пришла, а мне придется продолжать жить, иначе Карл выполнит свою угрозу и будет ломать мне ноги раз в месяц, ведь я больше не имею права бросать на самотек дела Мира Двух Солнц. Либо я буду сильным Хаатом, либо наше с Астой детище захиреет, а этого допустить нельзя.