От чистого истока я начинаю путь (СИ)

Кажется, что прошла сотня лет с того вечера, когда постаревшая Пегги поправляла завитые по старой моде седые волосы и говорила мне, что умереть на войне так же страшно, как и оказаться тем, кому приходят похоронки. Ведь по-хорошему тебе все будут советовать жить за двоих, а сил для этого ты найдешь не сразу. Будешь оглядываться и окликать умершего человека, забыв о том, что его больше нет. Ставить на стол две чашки и насыпать столько ложек сахара, сколько обычно добавлял себе в напиток дорогой человек. Просыпаться со словами «доброе утро», но видеть холодную половину нетронутой кровати. Проветривать комнату чаще, будто кислородом дышат два человека, а не один. Действия по инерции, словно он еще жив и вот-вот прошаркает на кухню, заплетаясь в сонных ногах.

У знаменитого Капитана Америка, человека без страха и упрека, не хватило решимости прийти в Мир Двух Солнц, который пропитан силой и неистовством одной девушки с хвостом. Я лишь раз встал на пороге двери, ведущей в беседку во дворе разрушенного дома, когда меня захлестнула тоска, словно на одно мгновение я испытал чувства пса погибшего хозяина, и эта скорбь не только моя. Сквозь проем были видны светила, старый лес и начавшая увядать трава — в наш Мир пришла первая за долгое время осень. Порог я был не в силах переступить, но дверь оставил открытой, и из нее потом крадучись пришли Харли с Пушком. Просто в одно утро я проснулся от того, что под боком свернулся черно-желтый полоз, а немного подросший восьминогий жеребенок устроился у кровати, положив тяжелую голову в ногах. Все попытки выгнать их хотя бы во двор потерпели крах — каждый вечер перед сном в спальне из клочков тени появлялся сын Слейпнира с полозом на спине и со вздохом складывал восемь ног, чтобы тереться бархатным носом о колени и прикрывать блестящие темные глаза, когда я треплю его за ушами.

Я не один, и многие пытаются мне помочь. Но я все равно будто в непроницаемом коконе и просто киваю, неловко улыбаясь в те моменты, когда от меня этого ждут — они родных не потеряли и могут с полным правом праздновать победу, как Тони или Бартон с Наташей и Брюсом. Ванда с Виженом и Пьетро держатся от меня подальше, ведь мне очень сложно держать себя в руках при виде ставшего человеком андроида, так похожего на одну всемогущую тварь, которая извратила мою просьбу, а потом ушла странствовать по другим планетам. Я теперь живу затворником и только несколько раз вышел перед журналистами по просьбе Фьюри и Росса, но на этом и всё — война окончена, Капитан Америка пока не нужен и убран в дальний угол, чтобы не мозолил глаза. Мне вернули звание, за счет правительства США сделали ремонт в нашем… моем доме, даже публично оправдали всех опальных Мстителей и официально принесли свои извинения за поспешный Заковианский договор. Статьи с приторным и пафосным тоном, которые выпускают на своих страницах «таблоиды», совсем недавно поливавшие нас грязью, ничего не написали о Асте, будто ее никогда не существовало. Лицемеры, из-за которых я чуть не стал убийцей — им просто не хватало материала.

Весной, после довольно быстро утихшего ажиотажа я начал выезжать в город, приобретя через Старка новый мотоцикл — продукты сами себя не купят, да и часто просто обедал в разных кафе, перед этим надев темные очки и кепку. Иногда я даже будто слышу родной голос, который выговаривает мне: «Анонимность и маскировка, Стивен!», но это лишь воспоминания, ведь под конец Аста отказалась даже от иллюзий и раскраски лица, выходя на задания в природном виде. Я вспоминал ее в тихом кафе у башни Старка, и перед этим с каким-то мазохистским порывом зашел в цветочный магазин, увидев в витрине скромный букетик с «могильными» цветами. Я часто кидал взгляд на перевязанный стебельком барвинок, лежащий на простой пластиковой столешнице, зарисовывая на бумагу момент, когда моя Астрель пальцем наносила на кожу ломанные линии и точки перед крохотным зеркальцем в кабине квинджета. Точные и уверенные поначалу карандашные линии потеряли свою твердость, под конец размашистой штриховкой оформляясь в тени под сощуренными глазами, складку над вздернутой бровью и в ребристые рога. Нарисовал даже черное пятнышко на остром кончике покрытого чешуей уха — в раздумьях она постоянно его чесала, забывая об испачканных пальцах.

— Мистер, я могу сесть за ваш столик? — низкий голос выдернул меня из горьких воспоминаний. В проходе стоял мужчина среднего роста и возраста, одетый как типичный житель современного большого города. — Свободных мест больше нет.

— Конечно. Вы мне не помешаете, — махнул на противоположный диванчик и снова погрузился в рисование.

Карандаш с мягким грифелем. Жирные черточки, создающие темноту за острыми зубами, приоткрывшимися в насмешливой ухмылке от чьей-то шутки. Извечное бурчание и демонстративное нахальство, которое под конец воспринималось как обычное жужжание, почти неразличимое за страшными событиями. Маленькая жалящая пчелка, чья смерть принесла ноющую тишину.

…Мир который однажды сложили, Для

нее лишь дорога цветов…