Врачи в учреждениях неотложной медицинской помощи сталкивались с препятствиями. Им необходимо много времени проводить в отделениях реанимации и интенсивной терапии, что препятствует предварительному обсуждению вопросов медицинской помощи в конце жизни. Такие разговоры могли состояться, лишь если они были «осуществимы в рамках сложных и ограниченных по времени клинических рабочих процессов»[284]
.По мнению Дагоберто Кортеса, социолога из Висконсинского университета, вероятность проведения таких бесед пациентов с врачами очень мала. Он прослушал сотню записей разговоров между пациентами на поздних стадиях рака, их опекунами и врачами-онкологами. Эти разговоры были очень обтекаемы. Говоря о проблеме ограниченного времени, с которой сталкиваются врачи, Кортез заключает: «Пояснение результатов скрининга может занять дополнительное время на одном из приемов, но будет полезно и позволит сэкономить время в долгосрочной перспективе»[285]
. Врачи настолько ограничены во времени, что у них на счету каждая минута.Ограниченное время — проблема вполне реальная, но ее можно преодолеть. А вот с проблемами эмоциональными, с которыми сталкиваются медицинские работники, справиться не так просто. Сообщать плохие новости очень сложно, и поэтому врачи, подобно пациентам и членам их семей, ищут спасения, избегая обсуждения или отрицая происходящее. В книге «Все мы смертны. Что для нас дорого в самом конце и чем тут может помочь медицина» (Being Mortal: Medicine and What Matters in the End) хирург Атул Гаванде рассказал о разговоре с пациенткой, которая пришла на обследование к гинекологу, а в итоге у нее обнаружили рак кишечника с метастазами[286]
. Впоследствии пациентка пыталась докопаться до истины, а Гаванде ходил вокруг да около, но так и не раскрыл состояние пациентки и его последствия в полной мере.Сообщение плохих новостей было тяжким испытанием, такие новости могли разбить не одно сердце. Именно поэтому Гаванде отказался от этой идеи: он дал пациентке надежду, смягчил сказанное. Он пообещал пациентке, что пригласит онколога. Он не лгал и не обещал ей, что химиотерапия будет очень эффективной. Но он сказал, что химиотерапия все же может быть эффективна, хоть он сам не особо в это верил. Пациентка спросила, умрет ли она. За такой уникальной информацией о себе — об организме, будущем и смерти — она не могла обратиться к браузерам Google, Yahoo! или Bing. Узнать обо всем этом мог помочь только врач. После этого вопроса Гаванде, по его собственным словам, вздрогнул. «Нет, нет, — сказал он пациентке, которую едва знал, — конечно же, нет».
Смерть пациента предполагает, что врач больше не может ему помочь. Это высшее проявление беспомощности врача. Как мы можем осуждать врача за то, что он не может подобрать правильные слова, когда есть большая вероятность смерти пациента? Позднее Гаванде писал, что большинство врачей не осмеливаются сказать правду: «Мне очень жаль, но лечение здесь бессильно». Они обходили правду стороной, отрицая происходящее или избегая разговора с пациентом.
Известный нейрохирург Генри Марш, автор книг «Не навреди» (Do Not Harm) и «Призвание» (Admissions), иногда лечит пациентов с медленно развивающимися опухолями мозга. Со временем врач и пациент знакомятся ближе, у них завязываются дружеские отношения. Генри Марш говорил, что они вели осторожные разговоры о будущем: врач пытался обнадежить пациента, но не давать ему слишком больших обещаний. Марш рассказал о том, на что готов пойти врач, чтобы не разрушить надежды своих пациентов на выздоровление. «Несколько раз я проводил дополнительную операцию, хотя мне не стоило этого делать», — признался он. Свои действия он объяснил тем, что «было невыносимо больно говорить пациентам правду»[287]
.Гаванде и Марш не единственные врачи, которые чувствуют, будто подвели своих пациентов, если заводят разговоры о смерти. Нежелание врачей обсуждать эту тему широко распространено, оно связано с состраданием, большой рабочей нагрузкой, отсутствием навыков общения, страхом перед конфликтами и другими человеческими факторами. Пациенты оказываются буквально брошенными на произвол судьбы: они не знают, что им делать, ведь никто не предупредил их о том, что они скоро умрут. В результате пациенты неспособны сами принимать решения, действовать от своего имени. Они не готовы к приближающейся смерти и не могут повлиять на происходящее.
Друзья и семья пациента также становятся жертвами. Ухудшение состояния любимого человека приводит к возникновению в голове непостижимой мысли: с человеком придется расстаться, и с этим ничего нельзя поделать. Когда доктор Б. Дж. Миллер руководил хосписом, он навестил двадцатисемилетнего пациента, у которого была редкая, неизлечимая злокачественная опухоль. Пациента окружали друзья, и их страдания были ощутимы, и отчасти эти страдания были связаны с попытками смотреть на все происходящее с позитивом[288]
.