От Голливуда до Белого дома

^{«Я убежден, что моя близкая дружба с четой Кеннеди способствовала повышению статуса и имиджа американских дизайнеров во всем мире»}

И тогда я пошел к президенту, чтобы поговорить о роли моды в истории. «Со времен античности царица или верховная жрица задавали тон в моде, — сказал я ему. — Их роль в обществе — идти чуть впереди всех, вызывая восхищение народа. Вы знаете, какой важный вклад вносит в вашу популярность имидж миссис Кеннеди… В данном конкретном случае я не предлагаю ничего вызывающего или недостойного; этому силуэту уже более трех тысяч лет. В Древнем Египте такое платье посчитали бы весьма консервативным».

Президент рассмеялся и кивнул мне. «Ладно, Олег, вы выиграли». Со временем мы с первой леди убедили его пойти еще дальше и позволить ей носить платья с двумя открытыми плечами. Среди них было кружевное розово-белое платье с накидкой, которое она надевала во время визита во Францию; платье без бретелек, инкрустированное драгоценными камнями, надетое для презентации «Моны Лизы» в Национальной галерее Вашингтона; платье с открытыми плечами для торжественного обеда в резиденции президента Венесуэлы Бетанкура. После этого прорыва платья с одним или двумя обнаженными плечами уверенно вошли в гардероб Джеки, которой они очень шли, потому что ее плечи были прекрасны.

Президент Кеннеди и я беседовали между собой на разные темы. Наши отношения были непринужденными. Я был ему предан и играл при нем роль, известную мне из исторических книг: роль придворного, такого как Бо Браммел[217] или Петроний, Arbiter Elegantiarum[218]. Мне нравилось бывать в его обществе, но, по моему ощущению, в Белом доме президент чувствовал себя скованным определенными рамками. Он обожал выслушивать новости из «другой жизни», чтобы отвлечься от государственных забот.

У него было превосходное чувство юмора, он любил и подурачиться, и посмеяться. Президент видел комическую сторону во многих вещах, к которым другие относились с преувеличенным пиететом. Но под всем этим таилась изрядная доля фатализма, и он свято верил в удачу.

^{На протяжении многих лет Кассини привносил радость и неформальное веселье в Белый дом, как хороший друг Джона и Жаклин Кеннеди}

Опираясь на свой жизненный опыт, я мог обсуждать с ним особенности русского характера, «Камасутру», американских индейцев, особенности харизмы Тайрона Пауэра и Эррола Флинна или сравнивать достоинства Джины Лоллобриджиды и Джейн Мэнсфилд. Я строил беседу так, чтобы темы были ему интересны.

Он убеждал меня, что быть бизнесменом очень просто. «Попробуйте сами», — отвечал я. Мы шутили на эту тему и обсуждали, чем он займется, когда покинет Белый дом. Он со смехом говорил: «Может быть, нам стоит открыть совместный бизнес, Олег».

Как всякому придворному, мне хотелось славиться своим живым умом. Я пытался идти по стопам своего деда Артура, посла, который в совершенстве владел искусством застольной беседы. Мама рассказывала мне, что дед целый день готовился к важному обеду, изучая сведения о каждом госте, придумывая интересные темы для разговора и вспоминая анекдоты, которые могли понравиться именно этой группе приглашенных. У меня не было возможности для такой серьезной подготовки — обычно я не знал, с кем буду сидеть рядом за обедом в Белом доме, — но надеялся, что дам повод моим соседям по столу сказать позже президенту: «Этот Кассини — очень занимательный собеседник».

Атмосфера за обедами, которые Кеннеди давали в Белом доме, всегда была живая и располагающая. Внимание уделялось каждому гостю, президент и Джеки обменивались со всеми доброжелательными шутками. Как-то на неофициальном обеде в честь сестры Джеки наша совместная фотография со Стасом Радзивиллом[219] была увеличена и помещена в центр стола. Шутка состояла в том, что на этом снимке мы со Стасом были похожи друг на друга, как близнецы. Все собравшиеся над этим подтрунивали, но Франклин Рузвельт-младший действительно запутался и обращался ко мне как к Стасу Радзивиллу, хотя мы были знакомы с 1936 года.