От Голливуда до Белого дома

Благодаря этой подсказке я мог бы заработать целое состояние, но, разумеется, я никогда не стал бы извлекать выгоду из слов президента, и он это знал (хотя свой личный запас сигар я пополнил весьма ощутимо).

Еще президент любил поговорить о женщинах. Мы с ним обсуждали, какие качества делают женщину неотразимой. «Мистер президент, — пускался я в рассуждения, — это могут быть совершенно разные качества. Причем это справедливо как в отношении женщин, так и в отношении мужчин. Есть романтический типаж и есть эротический типаж. Как женщина, так и мужчина могут быть потрясающе хороши собой, но при этом совсем не сексуальны. Например, Тайрон Пауэр воплощал на экране романтический типаж без особого сексапила, тогда как Эррол Флинн и на экране, и в жизни буквально источал сексуальность».

«Это врожденное свойство, как обаяние, — спрашивал он, — или его можно в себе развить?»

«Над ним можно поработать, — отвечал я, — как футбольный защитник работает над своими передачами. На протяжении всей истории великие любовники отрабатывали свои приемы, стараясь усовершенствовать технику и увеличить собственную привлекательность, используя духи, кремы и все такое прочее. До промышленной революции мужчины уделяли своей внешности не меньше внимания, чем женщины».

«А к какому типажу вы бы причислили меня?»

«Разумеется, к эротическому, — ответил я, и он рассмеялся. — Вы могли бы в этом отношении стать вровень с Дон Жуаном и Казановой, потому что у вас есть для этого все физические данные, а также необходимое для соблазнения обаяние. Чего вам не хватает, так это времени. Ну, и к тому же вы женаты».

Моя оценка его позабавила. Еще мы часто обсуждали женщин, которых я знал и в Голливуде, и позже.

«Джина Лоллобриджида принадлежит к эротическому типажу, мне кажется», — говорил он.

«Несомненно, — соглашался я. — Что бы она ни делала, она всегда сексуальна. Но она больше похожа на пони для игры в поло, чем на лошадь чистых кровей».

«На пони?»

«Она меньше, чем настоящая чистокровка, а женщина чистых кровей, как мне кажется, должна иметь рост топ-модели. И у Джины для этого слишком пышные формы. Но вы же знаете, чемпионами могут стать не только чистокровки. Я знавал нескольких весьма крупных женщин, которые были совершенно неотразимы — настоящие чемпионы-тяжеловозы».

В эту игру мы часто играли, сравнивая наших общих знакомых с представителями животного мира. Большинство из них были птицами или собаками, хотя Джеки всегда ассоциировалась у нас с олененком. Один общий знакомый, юрист, казался нам жабой, отец президента — совой, Бобби — бассет-хаундом. Я напоминал президенту сиамского кота, а он мне — породистую охотничью собаку, золотистого ретривера или ирландского сеттера. Играли мы и в другие игры, в слова и тому подобное. Ему нравился мой талант к подражанию, и я для него прохаживался своей чаплинской походочкой. Я видел, что те, кто старается произвести на него впечатление своей непоколебимой серьезностью, становятся ему скучны. Я же старался развлечь, а не поразить его, потому что знал — если мою развлекательную программу будет отличать хороший вкус, то и впечатление у него сложится самое благоприятное.

Одним из тех, кто старался впечатлить Джона Кеннеди своей серь езностью, был Эдлай Стивенсон[226]. При этом президент всегда над ним подтрунивал. Вспоминаю, как он сделал это в Ньюпорте на Род-Айленд, где они с Джеки проводили летние каникулы в поместье Очинклоссов[227]. Небо в тот день было мрачным, на нем сгущались тучи, и тут президент сказал: «Вот что я решил. Приглашу-ка я Эдлая прилететь сюда сегодня».

«Но господин президент, посмотрите на небо», — сказал я.

«Отлично. Пусть его укачает».

Скоро нам сообщили, что Стивенсон вместе с одним из своих сыновей уже в пути, потом — что он приземлился на военной базе и теперь его вертолетом переправляют в Ньюпорт. Помню, как я увидел, что его вертолет практически завис в воздухе, борясь с ветром и дождем, потом он становился все больше и больше, пока не приземлился наконец на лужайку перед домом. Оттуда, вытирая лоб, вышел позеленевший Стивенсон.

«Эдлай, — сказал ему президент с приветливой улыбкой, — как приятно вас видеть. Давайте с вами поговорим».

«Замечательно, господин президент. Мне тоже хотелось многое с вами обсудить».

«Мы обсудим это на моей яхте».

«На яхте?» — переспросил Стивенсон, и я увидел ужас в его глазах.

На яхте выходить в море в тот день было опасно. Ветер все усиливался, дождь пока накрапывал, но собирался полить вовсю, на горизонте сверкали молнии. Агенты службы безопасности в катерах береговой охраны окружили наше судно. Президент, который был прекрасным яхтсменом, привычным к такой погоде, настоял, чтобы Эдлай занял одно из капитанских мест рядом с ним, сын Стивенсона и я спустились вниз. Я обратил внимание, что президент не надел куртку, Стивенсон решил, что он должен последовать его примеру, и безуспешно старался скрыть дрожь под пронизывающим ветром и дождем. Наконец президент сказал: «Что-то море сегодня неспокойное. Давайте вернемся».