От Голливуда до Белого дома

И как только мы причалили, он обратился к Стивенсону: «Ну, Эдлай, вертолет вас уже ждет».

И снова мы наблюдали, как маленький вертолет борется со штормовым ветром и исчезает за углом дома. «Господин президент, — сказал я, — это было суровое и необычное наказание».

«В самый раз, — ответил президент. — Это ему для здоровья полезно».

В конце лета неожиданно умерла мама.

Она скончалась от инфаркта в сентябрьский уик-энд 1961 года. До последнего момента она проявляла благородство характера; в пятницу, перед кончиной, она убеждала нас с больничной койки: «Нет, мальчики, нечего вам сидеть со мной в этой мрачной палате. Поезжайте на пляж, и мы увидимся с вами в понедельник». Доктора уверяли нас, что непосредственной опасности ее жизни нет, но они ошибались.

Я был безутешен. Для Игоря и меня это была огромная потеря, с уходом мамы в нашей жизни образовалась пустота. Ее сила, ее поддержка, радость от обсуждения с ней наших побед и поражений любого рода — все это кануло безвозвратно.

Похороны прошли очень торжественно. Отпевали ее в русской православной церкви в Нью-Йорке. С ней пришло проститься много людей — маму любили. Я старался держаться мужественно, но не мог, и плакал впервые за много лет.

Джеки позвонила мне сразу же, как узнала печальные новости, и пригласила приехать к ним в Ньюпорт. «Приезжайте, побудьте с нами какое-то время, — сказала она. — И привозите с собой друга или подругу».

Я взял с собой подругу, девушку из Техаса, которая просто оцепенела, узнав, что ей предстоит общаться с президентской четой в неформальной обстановке. Мы обедали в столовой вчетвером, и бедняжка стала объектом внимания президента, который в беседе руководствовался методом Сократа[228]. Думаю, она так никогда и не смогла оправиться от этой чести. «Она очень хорошенькая, — сказала мне потом Джеки и добавила, явно не понимая природу благоговейного молчания девушки: — Но вы наверняка можете найти себе подругу поинтереснее».

Президент в то лето часто был со мной откровенен. Он спрашивал меня, не могу ли я порекомендовать достойных американцев итальянского происхождения, чтобы назначить их на посты в его администрации (я порекомендовал одного судью, но Кеннеди не остановил на нем свой выбор из-за конфликта интересов). Мы обсуждали с ним кандидатуры послов, никто из которых не владел иностранными языками. Я позволил себе заметить, что для успешной работы посла важно не только какую сумму он пожертвовал на президентскую предвыборную кампанию, но и другие качества — например, владение языком страны и знание местных обычаев.

«Да, — ответил он, — но если бы я не обещал им эти должности, никто бы не делал пожертвований».

Я несколько раз приезжал к ним на Род-Айленд. Спалось мне там плохо: агенты службы безопасности патрулировали территорию, и шум их шагов на гравиевых дорожках постоянно меня будил. Один раз для встречи с президентом туда приезжал Джавахарлал Неру. Президент его недолюбливал. «Этот святоша… Да он самый большой лицемер из всех, кого я встречал».

Государственный секретарь Дин Раск иногда его раздражал, хотя он считал его блестящим политиком: «Дин представляет мне двадцать вариантов действий, убеждает в их достоинствах, а потом столь же убедительно говорит об их недостатках».

По его словам, министр обороны Роберт Макнамара отличался большей решительностью: «Он тоже приходит ко мне с двадцатью вариантами, а потом говорит — господин президент, я считаю, мы должны сделать то-то и то-то. Это мне нравится. Так легче работать». Как-то мы с Кеннеди плавали на его яхте недалеко от Ньюпорта, и он сказал, глядя на флотилию военных кораблей: «Моя работа могла бы доставлять мне удовольствие, если бы в мире не царил такой хаос».

Я очень ценил такие моменты. Однажды президент мне сказал: «Я получаю удовольствие от наших бесед, потому что в разговоре мы спокойно можем перескакивать с темы на темы — от материй высокого порядка до самых низких. А еще вы являетесь одним из считаного числа людей, которым от меня ничего не нужно, и, самое главное, я могу вам доверять. Вы никому ничего не рассказываете».

Последнее утверждение было необычным комплиментом брату светского колумниста, который, к моему сожалению, не упускал случая покритиковать президента.

Особенно запомнилась мне одна неловкая ситуация. Дело происходило в Палм-Бич. Президент и я часто плавали по утрам на яхте. Обычно он сразу после пробуждения читал газеты, потом завтракал и выходил в море. В то утро газеты он не успел прочитать и захватил их с собой на яхту. Размахивая газетой Игоря, Journal-American, он спросил меня: «Ну почему вы с братом такие разные?»

«Господин президент, мой брат — ваш большой поклонник».

«Он нарушает все рамки приличий», — сказал Кеннеди, имея в виду колонку, которую Игорь написал о вечеринке у Райтсменов. Подразумевалось, что вечеринка будет частной и отчеты в прессе о ней не появятся. Как я позже выяснил, президент был недоволен не только этой колонкой.