От Голливуда до Белого дома

Моя жизнь была похожа на американские горки. К моему совершеннолетию семья Кассини-Лоевских успела потерять два состояния. Это был негативный фактор, но я сумел с ним примириться и стать сильнее, мудрее (и осторожнее). Моя жизнь видится мне улицей, по которой я иду, привычно опустив голову в раздумьях и сомнениях, и через некоторое время эта внутренняя работа приносит свои плоды. Ко мне приходит успех, я начинаю лучше понимать себя, и моя самооценка растет. Отныне я иду гордо (возможно, даже с излишней важностью), с высоко поднятой головой. И вот, когда я перестаю обращать внимание на тротуар под ногами, судьба подсовывает мне под ноги кожуру от банана, и я лечу вверх тормашками. Теперь мне снова надо подняться, сложить жизнь по кусочкам и начать все сначала.

Я эту банановую кожуру специально не искал, она возникала у меня на пути как по мановению волшебной палочки. Цели поскользнуться у меня не было (я предпочитаю гладкую дорогу), но зато я понял, что после падения могу встать, собраться и вновь достичь успеха. Банановая кожура — это не приговор, и миг, когда ты летишь, потеряв опору перед падением, может быть даже забавен.

Все сказанное возвращает меня к эпизоду с Берни Корнфилдом.

Я познакомился с ним благодаря общему другу, который все повторял: «Тебе обязательно надо встретиться с этим человеком». Корнфилд к тому времени уже сколотил огромное состояние. Он построил в Европе финансовую империю благодаря организации паевых инвестиционных фондов. Говорили, что его компания, Investors Overseas Services (IOS), была так могущественна, что на ее долю приходилось пять процентов от общего оборота Нью-Йоркской фондовой биржи. Компания действительно стоила миллиарды.

Корнфилд умел продавать. Он собрал вокруг себя тысячи агентов по продажам, которые буквально молились на него. Все, что Берни ни говорил, воспринималось ими безоговорочно; 130 из них он сделал миллионерами. Все это случилось очень быстро, за десять лет. Начал он буквально с нуля, учредив Фонд Фондов (паевой инвестиционный фонд, скупавший инвестиционные паи других фондов) и заманивая к себе на работу агентов по продажам рекламой в International Herald Tribune, которая гласила: «Хотите поразвлечься?» Сначала они продавали инвестиционные паи американским солдатам на военных базах за границей, но потом стали продавать всем и везде. Сфера инвестиций Берни тоже сильно расширилась. Ему принадлежали банки и страховые компании, через свои фонды он вкладывал деньги в отели, моду, индустрию развлечений, недвижимость…

Мода. Он уже инвестировал капитал в Дом Ги Ларош[238] и хотел развивать это направление. Он постоянно был в поиске новых идей, новых объектов инвестиций. Почти сразу же после знакомства он сделал мне предложение, от которого только дурак мог бы отказаться.

Познакомился я с ним на вечеринке. Передо мной был лысеющий мужчина с пронзительными голубыми глазами, одетый по самой экстравагантной моде того времени. Подавляющая часть его гардероба была от Кардена, а Пьер тогда придерживался эдвардианского стиля — сплошные рюши и прочие выкрутасы. Корнфилд пригласил меня навестить его в Швейцарии, но я не слишком заинтересовался этим предложением. Слухи о его невероятном образе жизни еще не начали циркулировать, а у меня были более интересные планы, чем общение с гиперактивным финансистом.

Но Корнфилд был гостеприимен. В конце концов я приехал к нему в Женеву в великолепную виллу на берегу озера, настоящий дворец, который Наполеон построил для Жозефины. Бывал я у него и в Шато де Пелли, замке XIII века в Савойе[239], с работающим подъемным мостом над крепостным рвом. Он полностью реставрировал замок, покрыв внутри все стены бархатом, что привлекало летом несметное количество блох. Жизненный уклад Корнфилда потрясал воображение: он содержал десять верховых лошадей, свору датских догов, оцелотов в клетках и девушек. Девушек было много. И замок, и вилла кишели ими, как ручьи форелью. Двух или трех Берни придерживал для себя, на остальных гости могли охотиться, но у меня не было к этому интереса. Некоторые из девушек были хорошенькие, другие — средненькие, но качество Берни никогда особенно не волновало. Его интересовало только потребление; он был ненасытным потребителем.

Кроме того, он был ортодоксальным евреем — по крайней мере, так он утверждал, — который игнорировал неудобные ему каноны веры, то есть практически все. Но в качестве своих ближайших помощников он выбирал евреев, со многими из которых жил в детстве по соседству в Бруклине; он говорил, что может доверять только им. Но я ему нравился. «Для нееврея ты не так уж плох», — говорил мне он.