От Голливуда до Белого дома

Но ЛеМэр буквально кипел от злости. «Надо проверить, как оно будет смотреться на экране», — сказал он. Меня на пробы не пустили, ведь у меня не было никакой официальной должности на студии. И, разумеется, платье сочли неудовлетворительным — якобы фиолетовый поглощал слишком много света. Это можно было исправить в два счета, сделав цвет на несколько тонов светлее. Но ЛеМэр хотел, чтобы я потерпел неудачу, и составил целый заговор против меня. Он поговорил с Ритой, он поговорил с Чарльзом Бойером, который играл с ней в этом эпизоде. (Чарльз должен был быть во фраке, и хитрый ЛеМэр убедил его в том, что белое платье будет доминировать в кадре и на Чарльза никто просто не обратит внимания.) ЛеМэр ходил даже к самому Дэррилу Зануку. Обо всех этих интригах я узнал от Шпигеля, когда он позвонил мне со словами: «У нас проблемы».

^{Джин Тирни с Генри Фондой, 1942}

^{Джин Тирни с Тайроном Пауэром, 1942}

«Если дело только в фиолетовом цвете, — сказал я, — это легко поправить».

«Но Риту настроили против тебя, — возразил он, — и я боюсь, с этим уже ничего не поделаешь». Да, вот такие нравы царили тогда на студиях.

Эта история стала для меня сильнейшим ударом. Новости о моем фиаско наверняка быстро распространятся: я с содроганием представлял, что напишут о нем Хедда и Луэлла. На самом деле большого шума не было, это я слишком болезненно относился к неудачам. Но тогда я чувствовал себя очень уязвимым, держал оборону против всего мира и завидовал чужому успеху. Я постоянно и при любых обстоятельствах флиртовал с другими женщинами: да, такое поведение было для меня естественным, но одновременно я хотел дать Джин понять — я тоже кому-то интересен. Но разве мог мой безобидный флирт сравниться с ее великими экранными страстями?

Студии вечно нужны были слухи о новых романтических увлечениях звезд. В прессе появлялись намеки на интерес, возникший между Джин и актерами, которые с ней снимались — Тайроном Пауэром, Генри Фондой. Я знал, что никаких оснований для ревности нет, но все равно это меня ужасно раздражало. Поэтому мое отношение к партнерам Джин было сложным: кто-то мне нравился, кто-то — нет, но все были на подозрении.

Тайрон Пауэр был мне очень симпатичен. Он был красив как бог, с бездной простодушного обаяния. Ему все давалось легко, и он считал, что и у других все складывается точно так же. Тайрон мог быть невнимателен по отношению к людям, но никакого злого умысла тут не было. Он, Эррол Флинн и Кэри Грант[103] были в этом похожи. Неотразимое обаяние каждого из них давало им возможность жить по собственным правилам, беспечно игнорируя общепринятые нормы. Но они делали это так естественно и мило, что, казалось, никто не возражал.

А вот симпатизировать Генри Фонде я не мог себя заставить. В конце 1941 года они с Джин снимались в картине «Кольца на ее пальцах», и меня неприятно удивило его высокомерие. У него был бархатный голос и вкрадчивые манеры; казалось, он излучал уверенность, что может соблазнить Джин, когда ему будет угодно. На меня он смотрел брезгливо, как на волос в супе, досадную помеху на съемочной площадке (действие фильма происходило на острове Каталина). Отношения у нас сложились очень напряженные, и хотя до прямой конфронтации дело не дошло, искры так и сыпались. Однако через много лет наши отношения стали приятельскими.

Помню, как 7 декабря 1941 года мы с Джин, Фондой и другими актерами после съемок возвращались с острова Каталина на яхте, принадлежавшей студии, когда по радио сообщили об атаке на Перл-Харбор[104]. Немедленно появились слухи о том, что японские подводные лодки курсируют у берегов Калифорнии, и мы поспешили вернуться в Лос- Анджелес, чтобы нас не захватили в плен на берегу. По пути домой мы с Джин ни о чем другом и думать не могли; оба понимали, что жизнь наша теперь изменится. Я должен был вот-вот получить американское гражданство и, следовательно, подлежал призыву на военную службу.