От Голливуда до Белого дома

Между нами вот-вот могла завязаться драка, так что другим гостям пришлось нас успокаивать. Позже Джин снимется у Премингера в нескольких фильмах, самым известным из которых станет «Лора», и мы с ним сдружимся. По каким-то причинам, скорее всего, потому, что в тот день я не побоялся ему возражать, он никогда больше на меня не орал, даже когда я работал художником по костюмам на его картинах. Это делало меня исключением среди его сотрудников. Он любил обсуждать со мной женщин и ценил мой вкус; в 1950-е он женился на одной из моих любимых моделей, потрясающей девушке по имени Хоуп Брайс.

Я получил такое удовольствие от перепалки за ланчем в «Романофф», что вскоре ввязался в еще одну, на сей раз с Орсоном Уэллсом[108]. Его недавно признали не годным к военной службе, но, несмотря на это, Эльза Максвелл и иже с ней активно продвигали его кандидатуру на пост губернатора Калифорнии. Мы оказались с ним на ланче за одним столом, где обсуждалась эта абсурдная идея. Уэллс, как за ним водилось, почти никому не давал рта раскрыть. Я вставил в поток его речей свое ехидное замечание, он резко мне ответил. Тогда я спокойно сказал: «Я считаю тебя просто bocca grande (треплом) и не собираюсь тратить на тебя свое время». После чего встал и ушел. Джин было очень неловко за меня.

Но история с Уэллсом на этом не закончилась. Когда я уже проходил подготовку на базе в Форт-Райли, знамя борьбы подхватил мой отец. Я попросил его приехать в Лос-Анджелес и побыть с Джин во время моего отсутствия — мне не хотелось оставлять ее совсем одну в стоящем на отшибе доме на Малхолланд драйв. Отец даже снялся в массовке в нескольких ее фильмах. Возможно, он сумел бы сделать карь еру в кино, если бы не его непреодолимое желание всегда смотреть прямо в камеру. Отец был дома, когда однажды вечером Уэллс, сопровождавший Джин на какое-то мероприятие, привез ее потом назад. Он зашел пропустить стаканчик, и они с отцом стали мирно беседовать, но Уэллс, очевидно, рассчитывал на иное продолжение вечера. И тут отец взорвался и накричал на Джин: «Это просто ужасно! Позор! Твой муж ушел защищать страну, а ты здесь развлекаешься!» Он грудью встал на мою защиту, и Уэллс понял, что ему пора уходить. Он встал, с достоинством поклонился отцу и произнес своим глубоким голосом: «Прошу прощения», после чего удалился.

В армию меня перевели 17 ноября 1942 года, и я немедленно уехал в Форт-Райли, Канзас. У этой военной базы были богатые традиции и все необходимое для подготовки солдат и офицеров, но климат в тех краях был хуже некуда, даже по сравнению с Россией. Неизменно экстремальные условия: бури и торнадо, жгучий холод зимой и изматывающая жара летом. Однако именно здесь располагался штаб Кастера[109], здесь служил генерал Паттон [110] и другие легендарные военачальники. Здесь же была расквартирована 1-я кавалерийская дивизия, которая скоро прославится во время операций в южной части Тихого океана. Выражение «плюнуть и растереть» придумали в Форт-Райли, оно стало девизом нашего подразделения.

Я прибыл на базу в надежде, что в кавалерии меня, как джентльмена, встретят с распростертыми объятиями, как могли бы принять в Императорской гвардии. Хорошие манеры, внешний вид, мастерство наездника и лидерские качества наверняка мне в этом помогут. Но мне сразу же пришлось столкнуться с унизительной уравниловкой начальной военной подготовки. Я был всего лишь одним из новобранцев, и не самым обычным, что делало меня идеальной мишенью для насмешек.

Поскольку меня перевели в армию из подразделения береговой охраны, мое прибытие в Форт-Райли в самый разгар обучения солдат оказалось неожиданным. Формы для меня не нашлось. Но командиры не могли позволить мне так вот просто сидеть и ждать ее, так что курс молодого бойца я начал проходить в чем приехал — габардиновом костюме и пальто из верблюжьей шерсти. Эта одежда еще больше подчеркнула мою непохожесть на остальных. В армии не любят тех, кто выделяется, поэтому я постоянно получал наряды на кухню, чтобы не возомнил о себе лишнего. Наконец наша группа начальной подготовки была сформирована, и нам раздали обмундирование (моя форма оказалась велика мне на пять размеров — типичный армейский кутюр). Но меня по-прежнему заставляли платить за все, чем я отличался от других: за мой бывший титул (я получил прозвище Графофф, ха-ха), за жену-кинозвезду, за манеру выражаться, просто за то, что я был иным.

Через несколько недель Джин приехала навестить меня, и мне разрешили встретиться с ней на вокзале ближайшего городка Джанкшн-Сити. «Господи, — воскликнула она, когда увидела меня с короткой стрижкой, сбритыми усами, в плохо подогнанной форме и похудевшего на пятнадцать фунтов (6,8 кг), — Олег, что они с тобой сделали?»

Думаю, Джин надеялась, что меня сразу произведут в офицеры, и, конечно, была разочарована. Ее приезд не мог не вызвать на базе ажиотажа. В один из вечеров ее пригласили в офицерский клуб, а я, в виде издевательства, получил наряд на кухню клуба.