От Голливуда до Белого дома

Перед погрузкой на корабль мне сообщили специальный кодовый номер и выдали шпионское оборудование, включая пистолет и нож. Потом я некоторое время провел в карантине, без всякой связи с домом. (Помню, что там же находился актер Стерлинг Хейден, которого тоже отправляли на секретное задание. Я был знаком с его женой, Мэделин Кэрролл, и мы со Стерлингом проводили время, беседуя о Голливуде.)

Таким образом, ни у Джин, ни у моей или ее матери не было никакой возможности со мной связаться… То, что актриса Джин Тирни родила недоношенного ребенка в больнице в Вашингтоне, я узнал из газет. Это была девочка весом в два с половиной фунта (1 кг 340 г).

Я немедленно побежал к начальнику гарнизона, показал ему газету и сказал, что мне срочно нужно ехать к жене. Он ответил, что должен согласовать это с военной разведкой, и несколько часов я грыз ногти в ожидании разрешения. Я его получил.

Джин была под действием обезболивающих, очень слаба после родов, но счастлива. Она так радовалась, что девочка — мы назвали ее Дария — выжила, несмотря на трудные и преждевременные роды. Мы были вдвоем в ее палате, я сидел рядом и целовал Джин.

Потом появился врач и попросил меня пройти с ним. Мы зашли в его кабинет; выражение его лица мне не понравилось. «Вы понимаете, что у вашей жены были очень тяжелые роды. Но с ней все будет в порядке», — сказал он таким тоном, что стало понятно — это еще не все новости. Несколько раз он повторил, что с Джин все будет хорошо.

«Но в чем тогда дело?» — спросил я, уже испытывая мучительную тревогу.

«Дело в вашей дочери, — ответил он. — Она не в очень хорошем состоянии. Во-первых, она сильно недоношена, а во-вторых, — он собирался с духом, чтобы это произнести — в глазах у нее помутнение. Вряд ли она когда-нибудь сможет видеть. Думаю, что она слепа».

Я помчался посмотреть на ребенка и увидел, что это правда. Но это стало только началом наших испытаний.

Я вновь отправился в Джин. И сказал: «Джин, есть одна проблема, серьезная проблема, и тебе надо собраться с силами». Так же, как и врачу, мне было трудно это выговорить, но выбора у меня не было. «Мое сердце разрывается от горя, потому что у ребенка трудности со зрением».

Эта новость стала для Джин сокрушительным ударом. Ее мир рухнул, распался на куски, которые она вновь смогла собрать воедино только через много лет. Она впала в истерику, начала рыдать и никак не могла остановиться. Это было так грустно, и у меня не было сил, чтобы ее успокоить или просто что-то сказать. Она все плакала, а я сидел рядом. Я начал подозревать, что здоровье Джин тоже было в опасности.

Я побывал в штабе военной разведки и рассказал майору, с которым общался ранее, о возникшей ситуации, объяснил, почему не могу сейчас отправиться в Европу. Он сказал, что понимает меня, но приказ уже отдан. «Это не от меня зависит. У вас есть особое задание, но я попытаюсь что-то сделать», — обещал он. И через несколько дней меня снова перевели в Форт-Райли.

Затем я снова поспешил в больницу. Там была моя мама, и я сообщил ей ужасные новости. Мы вместе навестили ребенка; ничего не изменилось, хотя надежда, наивная надежда на то, что это был лишь страшный сон и все пройдет само собой, всегда остается с нами.

Миссис Тирни тоже была в больнице. Мы с ней заключили временное перемирие, хотя помню, что она все время повторяла: «В нашей семье таких проблем никогда не было». И добавила, что со старыми европейскими семьями всегда так: никогда не знаешь заранее, какие у них в роду наследственные болезни.

До меня едва доходил смысл ее слов, мною овладело отчаяние. Этот маленький, беспомощный ребенок в боксе… Я выскочил из больницы и побежал прочь. Я бежал как заведенный и все не мог остановиться, как Джин не могла перестать плакать. Наконец я очутился у какого-то бара и зашел туда. Заказал выпивку, потом повторил, добавил еще. Набрался я до полного отупения, но и в этом состоянии боль, угнездившаяся в самой глубине души, не отпускала меня. От нее нельзя было спрятаться. Она и поныне со мной, эта боль.

Через несколько дней врач снова позвал меня для разговора. Он поведал мне об исследованиях австралийских ученых про пагубное влияние краснухи на беременных. Джин заразилась краснухой в начале беременности, когда снималась в Голливуде в фильме «Небеса могут подождать». Я тогда был в Форт-Райли. Мы оба не придали ее болезни особого значения — откуда нам было знать?

Теперь я должен был сообщить Джин еще более страшную новость: наша дочь была не только слепой, но и, скорее всего, умственно отсталой из-за перенесенной моей женой краснухи. И случай был безнадежным — ничего нельзя было сделать для улучшения ее состояния.

Джин приняла это известие очень спокойно. Это пугало больше, чем ее непрерывные рыдания несколькими днями раньше. Сияющие, ярко-голубые глаза потухли и были пусты. Казалось, она впала в ступор, я не мог достучаться до нее. В последующие годы я не раз буду видеть такое выражение на ее лице, когда будут появляться очередные плохие новости о состоянии Дарии. А они всегда были плохими…