— Теперь им здесь вольготнее, и корма хватает. С прилетом птиц у скотоводов всегда праздник — заканчивается весенний расплод скота, можно и передохнуть немножко. Птицы как бы благословляют людей своим прилетом. Об этом еще мой дед твердил.
Спутник Сурэна промолчал — видно, не из разговорчивых.
«Почему птицы совершают такие дальние перелеты? Что означает их миграция? Миграция. Привык употреблять это научное словцо, а не проще ли сказать — кочевка?» — думал тем временем Чавчиг.
— Знаешь, — продолжал Сурэн, которому хотелось вызвать спутника на разговор, — по поводу прилета птиц есть один хороший старый ерол. Я знал его в детстве, а потом позабыл, в памяти застряли только первые строки. Вот послушай:
«Белая птица… — подумал юноша. — Наверное, имеется в виду самка лебедя. Иначе сказали бы просто — прилетел лебедь».
Ну и молчун же этот Чавчиг, думает Сурэн. И имя у него странное. Чавчиг — это розга. Уж как только иные родители не назовут своих детей! Сурэну привелось однажды встретить в Баяндэлгэр-сомоне подростка, которого звали Зунарваннэгэнчулуу — Сто одиннадцать камешков. Не сто и не десять, а именно сто одиннадцать. Что за прихоть так назвать мальчишку? При этом воспоминании Сурэн улыбнулся.
— Чавчиг, как ты думаешь, куда полетели те утки?
— Они остановятся на озерах, а потом полетят дальше, скорей всего на реку Кобдо.
— На каких же именно озерах они остановятся? — не без лукавства спрашивает Сурэн.
— На озере Дарвина, Тонхил, Белая Шарга.
— Да ты никак здешний, — удивился секретарь.
— Да. А не будь я здешним, назубок бы выучил по карте названия новых мест. Зоотехник все должен знать. Может, вы помните моего отца? Его зовут Гомбо. Сейчас он живет в столице, а в сороковых годах жил в теперешнем аймачном центре.
— Кажется, припоминаю. Но у твоего ли отца были густые, чуть не до плеч волосы и брови вот такие широкие? И еще, он круглый год носил черный габардиновый дэл.
— Вроде похоже, — улыбнулся Чавчиг.
— Ну, я рад, что ты наш. Сперва было подумал, не из Хубсугульского или Убсанурского аймака наш новый зоотехник. Тогда пиши пропало. В лучшем случае продержится месячишко-другой, а там даст тягу в родные края.
— Я, правда, не из долины реки Халиун, но все равно гобиец.
— Для гобийца ты, конечно, бледноват. Правда, долго прожил в столице. У нас здесь солнце прожаривает насквозь.
«Пусть прожаривает, этим меня не напугаешь», — подумал Чавчиг, внимательно оглядывая окрестности. Его зоркий глаз подмечал, где и сколько пасется скота.
— Скажите, аха, правильно ли я заключил, что здесь у вас преобладают лошади ровного окраса?
— Попал в точку! А вот за Тайширским хребтом у лошадей окрас смешанный. Говорят, не знаю, правда ли, что цвет зависит от подножного корма, от минеральных элементов, содержащихся в нем. Смешанная масть получается также от скрещивания домашней лошади с дикой.
— И много ли в наших местах помесных лошадей? — оживился Чавчиг.
— Не знаю. Но случается домашней лошади затесаться в дикий табун. А уж оттуда заполучить ее назад хозяину очень трудно. Ты видел когда-нибудь, как бежит по степи табун диких лошадей? Нет? У них из-под копыт песок прямо тучей вздымается. Есть тут у нас старик один, у него все лицо изрешечено шрамами, как от картечи. Бедняге взбрело на ум погнаться за дикими конями, угодил в тучу песка, поднятую их копытами. Нынче охотников преследовать дикий табун днем с огнем не сыщешь.
За разговорами всадники незаметно въехали в глубокую падь, известную под названием Улиастайн-Ам — Осиновая. Здесь расположился со своим хотоном на летнюю стоянку Лувсанпэрэнлэй. Большая отара овец все еще находилась в загоне, а не на пастбище, что порадовало зоотехника — в хотоне наблюдать за животными проще, нежели в голой степи.
— Ток-ток-ток!
— Ко мне, ко мне, ко мне!
— Сюда, сюда, сюда!
Так подзывали к себе животных женщины и дети. На Чавчига сразу повеяло воспоминаниями детства, и на душе стало весело. «У скотоводов свой язык, — подумалось ему. — Хозяин знает, как разговаривать с животными, и самое удивительное, они его понимают. Хорошо бы записать звукосочетания, понятные овцам, козам, лошадям. Пожалуй, даже с научной точки зрения это было бы небезынтересно».
Завидев приезжих, Лувсанпэрэнлэй крупным шагом направился им навстречу, уважительно поздоровался, пригласил осмотреть хозяйство.
— А юноша, что с вами, кто он? — спросил он украдкой у секретаря.
— Чавчиг — наш новый зоотехник. Будет заниматься улучшением местных пород скота. Он сделает все от него зависящее, чтобы повысить продуктивность наших маток.
— Значит, скоро моему знаменитому барану со звездочкой на лбу отставка выйдет? Интересно, как же его заменит товарищ Чавчиг? — ухмыльнулся Лувсанпэрэнлэй, вознамерившийся было добавить парочку соленых слов, так просто, по старой привычке, ибо в принципе уважал науку и ее представителей.
— Ну, твоему барану еще долго ходить в знаменитостях! — засмеялся секретарь.