От кочевья к оседлости

На съезде был принят новый устав сельхозобъединений, предусматривающий более значительные отчисления в неделимые фонды, чем прежде, увеличение норм выработки трудодней, сокращение численности личного скота и многое другое. Как руководитель, Дооху не мог не оценить значимости этих перемен в уставе. Все они были направлены на то, чтобы укрепить общественное производство, соразмерить личные и общественные интересы тружеников сельского хозяйства. Новый устав также расширял возможности председателя. Развитие и укрепление неделимых фондов покажет аратам, что все, созданное ими, служит всеобщему благу. В хозяйстве появятся новые дома, больше техники, облегчится труд, станет современным быт.

Из каждого выступления Дооху почерпнул что-то важное для себя, его блокнот заполнился важными записями. Будет над чем подумать по возвращении домой.

На другой день состоялось вручение государственных наград. Дооху знал, что его нет в числе награжденных, и не испытал по этому поводу огорчения, однако всякий раз, когда слышал чье-нибудь знакомое имя, особенно если знал, что этот человек проработал в сельском хозяйстве значительно меньше его, он чувствовал словно бы слабый укол в сердце. Он втайне надеялся еще на что-то. Зато когда Сурэну вручили орден «Полярной звезды», он искренне обрадовался, Дооху усмотрел в этой награде косвенное признание своих собственных заслуг — ведь они с Сурэном трудятся бок о бок, и в достижениях объединения есть их общая заслуга. Он от всей души поздравил друга, но тот выглядел смущенным.

— Спасибо тебе, Дооху, за теплые слова, но, скажу по чести, совестно мне носить награду, которая заслуженно принадлежит тебе.

— Что за вздор ты говоришь, приятель! — воскликнул Дооху. — Я рад за тебя точно так же, если не больше, как был бы рад за себя самого. Такое событие надо отметить как полагается. А ну, пошли!

И они покинули зал заседания, эти два друга, соратника и единомышленника, один — с новеньким орденом на груди, но не скрывающий своего огорчения, а другой — хотя и без награды, но оживленный и радостный.

Заметив у самого выхода на улицу открытый газетный киоск, Дооху кинулся к нему. Он нетерпеливо развернул еще пахнувший типографской краской номер «Унэн», дважды просмотрел газету, но так и не нашел очерка, о котором говорил ему накануне Доржпалам. «Странно, — подумал Дооху. — Что могло помешать этой публикации?» Он очень огорчился, и, разумеется, не из-за себя — не ради славы он ждал появления в печати материала о своем объединении, а ради тех, кто остался там, в Халиун-сомоне, чьими усилиями в труднейших условиях полупустыни строилась новая жизнь.

Вечером, пока Дооху и Сурэн извлекали свои парадные одежды да чистили их и наглаживали, они едва не опоздали на торжественный прием в честь завершения работы съезда. Еще хорошо, что идти было недалеко.

В самый разгар банкета кто-то, мягко тронув Дооху за плечо, произнес вежливое приветствие. Дооху тут же радостно оглянулся — этот голос он узнал бы из тысячи.

— Сегодня я, как обычно, в запарке, — словно оправдываясь, произнес Доржпалам. — Да и вряд ли удастся как следует поговорить в этакой толчее. А поговорить нам есть о чем. Знаете что? Приходите-ка вы ко мне домой. Вот мой адрес, — и он протянул Дооху небольшой бумажный листок. — Буду ждать вас завтра вечером. Согласны?

Дооху кивнул. У него так и вертелся на кончике языка вопрос об очерке в газете, но он заставил себя удержаться. Завтра вечером он все узнает. Придется потерпеть. А новый знакомый уже бесследно растворился в толпе, словно его и не бывало. Этот симпатичный человек исчезал столь же стремительно и неожиданно, как появлялся. К этому надо привыкнуть.

На другой день, что бы ни делал Дооху — выполнял ли поручения земляков, беседовал ли с отъезжающими делегатами, — он неосознанно жил одним предощущением — встречи с Доржпаламом.

Дом писателя находился в новом районе, который горожане прозвали «сорокатысячным». Сорок тысяч квадратных метров нового жилья — вот что означало это название. Дооху расспросил дежурную в гостинице, как ему добраться туда. Оказалось, это совсем близко, почти в самом центре, и Дооху пошел пешком. Большинство домов нового квартала было уже заселено, но территория вокруг домов напоминала большую стройплощадку — кое-где еще не были засыпаны траншеи, валялись обрезки труб и досок, мотки проволоки. Рабочие жгли груды строительного мусора, прокладывали водопровод. «Вот и в столице преображается жизнь», — подумал Дооху, чувствуя, как наполняется радостью сердце. Помогавшие на стройке студенты, их Дооху определил с первого взгляда, уже возвращались домой, они шли небольшими группками, весело переговаривались, кто-то заливисто играл на губной гармошке.