От кочевья к оседлости

Дооху легонько постучал по крышке приемника, отчего тот вдруг ожил. Знакомая музыка советского композитора Хачатуряна звучала в эфире. Торопливо умывшись и проглотив завтрак, Дооху поспешил в правление, на ходу стараясь распланировать день. Уже сидя за столом и сдвинув в сторону кипу бумаг, председатель положил перед собой чистый лист. Он, как всегда, не спешил нарушать девственную чистоту бумаги. Именно в этот момент дверь кабинета без стука растворилась и вошел старый Пил. Он широко улыбался, и казалось, что не только глаза, но и каждая морщинка на его лице лучезарно сияет.

— Можно войти, председатель? — спросил он, усаживаясь на стул напротив Дооху.

— Можно, можно, — засмеялся Дооху. — По-моему, Пил-гуай, вы уже вошли.

Старик приподнялся и протянул ему руку — темную, узловатую руку старого человека, немало потрудившегося на своем веку.

— Драсте! — по-русски сказал Пил. Он недавно выучил несколько русских слов и теперь использовал любую возможность продемонстрировать свои познания.

— У вас ко мне дело?

— Дело? — изумился старик. — Нет у меня пока никаких дел. Я ведь с постели и прямо к вам.

— Ну, коли вам просто потолковать со мной хочется, приходите вечерком попозже ко мне домой.

Но старик, похоже, и не собирался уходить, напротив, он поудобней расположился, извлек из глубин старенького дэла табакерку, искусно выточенную из куска халцедона — молочного с прозеленью, и предложил председателю угоститься отменным тертым табачком.

— Берите, берите, его как понюхаешь, так прояснение в мозгах наступает, — и добавил нечто не совсем понятное: — У государства нашего всевидящее око. Мы от души рады за вас. Даже словами трудно выразить, как рады.

— О чем вы, дедушка? — пробормотал Дооху, в душе досадуя, что его отвлекают от дел.

Вдруг Пил с необычной для него проворностью вскочил на ноги и опять протянул Дооху руку.

— Позвольте поздравить вас от всей души с высокой правительственной наградой. То-то я говорю: у государства всевидящее око. Оно самое справедливое, наше государство.

— С какой наградой? — спросил Дооху, но смутная догадка уже пронзила его. Гомбо — ведь так звали его отца! А имени награжденного он не расслышал. В висках у председателя застучало. Только сейчас он вдруг понял, как давно и страстно ждал этой заветной минуты, хотя ни за что на свете никому, даже себе, не признался бы в этом.

— Сегодня в самых ранних новостях передавали указ президиума о награждении вас орденом Трудовой славы. Я, как услышал, тотчас же натер свежего табачку и к вам — боялся, как бы меня не опередили. Первым хотел поздравить.

— Вы не только других, но и меня самого опередила — усмехнулся Дооху. — Мой приемник не работает. А были еще награжденные?

— Жаргалангийн Шоовдой из соседнего объединения.

— Надо его поздравить. Вы хорошенько расслышали, Пил-гуай?

— Лучше некуда, — слегка обиделся старик. — Я ведь внимательный и больше всех радио слушаю. Люди приемники свои дома держат. Вот и вы, председатель, небось, оставляете его на столе. А я свой повсюду с собой ношу. — С этими словами старик важно похлопал себя по дэлу, где за пазухой лежал маленький транзистор. — Хотите послушать? — Пил сунул руку за пазуху, щелкнул рычажком. И тотчас же зазвучала песня:

Утро высветляет небо
После сумерек ночных.
Перед тем как выйти замуж,
Выясни, кто твой жених.

Приятный мужской голос, задумчивый, немного лукавый.

— Кто это у вас так хорошо поет? — притворно удивился Дооху, привстав с места, словно и впрямь ожидая увидеть певца. Пил хитро подмигнул и извлек крошечную, с ладонь, коробочку.

— Это мне в подарок из столицы прислали. Хорош, а? Гостил тут у нас один парнишка, так ему приглянулось изображение богини Ногон Дари-эхэ, которое я держал на сундуке. Старый такой рисунок, на нем, почитай, и разглядеть-то ничего нельзя. Ну, я ему и подарил, а он взамен — мне подарочек. Лежишь теперь возле отары, за овцами приглядываешь, а сам слушаешь, что в мире делается. Красота! Скотоводам такие приемники позарез нужны. Хорошо бы ими передовиков премировать, вот радости-то было бы!

— Скотина не пугается приемника?

Старик задумался, но решив быть откровенным до конца, признался:

— Сперва, оно конечно, шарахалась маленько. Со мной вот какой случай произошел. Ехал как-то раз я на центральную усадьбу. Конь подо мной смирный был, покорливый. Дорогой вздумалось мне, старому дураку, радио послушать. Достал, включил, а конь как шарахнется в сторону, тут я из седла и вылетел. Ушибся крепко, но сперва даже не почувствовал боли, а только до смерти перепугался, не разбился ли мой приемник. Нет, гляжу, лежит себе на песке целехонек и распевает как ни в чем не бывало. Потом стал я лошадь свою приучать к радио. Поднесешь, бывало, к самому уху — мотает головой, копытом бьет. Три дня приучал. Привыкла коняга, теперь и ухом не ведет, думаю, даже ей нравится. Выходит, очень нужная эта вещь, ежели животные и те интересуются.

— Ну, спасибо, дорогой Пил! — сказал Дооху. — Крепко вы меня порадовали.