От кочевья к оседлости

Цамба тщательно, до мельчайших подробностей, продумал свое выступление; говорил уверенно, убежденно. Араты слушали внимательно, заметно было, что его слова находят у них отклик. Особенно сильное впечатление произвела заключительная часть его выступления:

— Так ли уж много хашанов мы построили после революции? А ведь прошло уже столько лет! Серьезно ли думать, что мы в короткое время сможем обеспечить весь скот помещениями?

Ванчиг вылез на трибуну, даже не попросив слова. Руки и ноги у него дрожали, верхняя губа выпятилась — так он был возмущен выступлением Цамбы. Если слушать таких отсталых людей, как Цамба-гуай, никогда не добиться никаких перемен к лучшему. Цамба, видимо, сам плохо понимает, о чем говорит.

— Цамба-гуай, — продолжал Ванчиг, — не отрицает, что нам необходимо сено, но считает, что у нас все равно его не будет. Тут он явно неправ. Да, раньше араты бросали сено там же, где косили — сказывалась непривычка к сенокосу. Но теперь сено свозят в зимние хранилища. В ближайшие три года, как говорит председатель, мы сможем довести его запас до двух тысяч тонн. С таким запасом можно пережить любую непогоду. Цамба-гуай выражает опасение, что у нас будут трудности с водой. Но ведь не такое уж это трудное дело — выкопать колодцы. Вопрос с хашанами решается не так, как во времена единоличных хозяйств. Много ли мог сделать арат в одиночку? К тому же построенные хашаны использовались иногда всего один раз.

Ванчига тоже слушали внимательно, особенно когда он заговорил о постройке хашанов. Достаточно было взглянуть на его собственный сарай, чтобы понять, что он в этом деле кое-что смыслит. Лувсанпэрэнлэй не вытерпел, крикнул с места:

— Ишь ты как разливаешься! А про загубленный молодняк забыл?

Оратор на миг смутился, однако в спор с Лувсанпэрэнлэем вступать не стал. Выступление свое он закончил призывом немедленно начать переход к оседлости.

Степенный Лувсанпэрэнлэй, нарядившийся по такому торжественному случаю в новый темно-вишневый дэл, медленно поплыл к трибуне. От него ожидали обстоятельной речи, но Лувсанпэрэнлэй ограничился несколькими словами. Он — за кочевой образ жизни. Человек должен быть свободен, куда захочет, туда и направит путь. Араты не горожане, им не пристало жить на привязи.

Затем слово взял старый Чултэм. Он сказал, что, насколько он может понять, предыдущие ораторы придерживаются крайних точек зрения, либо кочевой, либо оседлый образ жизни. Но, по его мнению, одно не исключает другого. Речь идет лишь о резком сокращении кочевок, о рытье колодцев и создании запасов кормов, чтобы уберечь скотину от капризов погоды.

Пока он говорил, Дооху внимательно разглядывал собравшихся. Ему показалось, что большинство согласно с Чултэмом. Следующим выступил Баасан. Лоб у него был с большими залысинами, зато на затылке росли длинные, до самых плеч, волосы. Баасана с первых же слов занесло. Поскольку в Гоби воды мало, да и травы не густо, сказал он, не лучше ли объединению перекочевать в лесостепную Хангайскую зону? Если это по каким-то причинам невозможно, пусть государство возьмет на себя труд оросить полупустыню. Недавно он читал книгу, где черным по белому сказано, что оседание лучше всего начинать в Хангайской зоне.

— Вы кончили, товарищ Баасан? — спросил Дооху, видя, что выступающий замолк, тщетно пытаясь припомнить название книги.

Но Баасан не был бы Баасаном, если б не сказал еще хоть несколько слов. Он поправил свою длинную гриву и рассыпался в заверениях о своей готовности подчиниться решению общего собрания. На трибуну вскарабкался старый Пил. Глаза у него слезились, он плохо видел, но живости у него не убавилось.

— Каждая перекочевка — дело трудное и дорогое, — веско заявил он. — В кои-то веки припасешь бутылочку, а старуха не дает открыть: оставь ее, муженек, надо же будет угостить тех, кто придет нам помогать откочевывать. — По рядам собравшихся пробежал смешок. — Вот вы смеетесь, а я говорю всерьез. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, сколько лошадей и верблюдов используется при переездах? Сколько строительного материала зря расходуется? Всего с собой и не заберешь. Хоть что-нибудь да не уместится в повозке. Вещи портятся в пути от дождей или снега. Расходов не счесть. Многие из вас бывали в новых домах в аймачном центре. Квартирки — любо-дорого посмотреть. Тепло, уютно. Стоят красивые шкафы с вещами и книгами, столы и стулья. Чего там только нет! А уж когда я вошел в ванную, то меня, старика, и вовсе зависть разобрала. Большое корыто и то не могу возить с собой, места нет, а уж про ванну с душем и говорить нечего. Тут вот Баасан предлагал откочевать в Хангайскую зону. Пустое он говорит. Здесь мы родились, здесь и помрем. Из родных краев уходить негоже. Я обеими руками голосую за оседлость!

«Ай да Пил, ай да старик!» — с восхищением думал председатель, предоставляя слово последнему оратору — Дашняму. Дождавшись конца его выступления, Дооху спросил Баасана, какую книгу он имел в виду.