От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Но была еще грань, качественное различие даже между массированным присутствием советских советников во всех ипостасях и появлением боевых подразделений. Конечно, как и в любом нормальном государстве, предварительные мероприятия уже были проведены. В Средней Азии концентрировались советские войска и соответствующие транспортные средства. Это естественное дело военных: быть готовыми к неожиданностям, к любому развитию событий. Но что толкнуло советское руководство на авантюристическое политическое решение?

Ответ на этот вопрос, как представляется, комплексный и отнюдь не определяется и не ограничивается тем выводом, который содержится в постановлении Съезда народных депутатов СССР «О политической оценке решения о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 года» от 24 декабря 1989 года: «Съезд народных депутатов СССР… считает, что это решение заслуживает морального и политического осуждения»^{239}.

В сентябре 1978 года глухая оппозиция режиму вылилась в вооруженные выступления, которые стали приобретать массовый характер. Их энергично поддерживал в сотрудничестве с США Пакистан, а затем и Китай, Саудовская Аравия, Иран, Египет, Кувейт. На территории Пакистана стали действовать лагеря для подготовки повстанцев. Тысячи человек дезертировали из афганской армии, многие с оружием в руках. Политическая и этническая база режима сузилась из-за вспыхнувшей борьбы внутри НДПА. В августе 1978 года уже начались изгнания из органов власти парчамовцев, их аресты, пытки, расстрелы. Бабрак Кармаль был удален из Революционного совета и «сослан» послом в Чехословакию, потом лишен и этого поста. Он попросил политического убежища в Чехословакии.

В марте 1979 года Хафизулла Амин стал премьер-министром и фактически возглавил министерство обороны. Он значительно усилил свои позиции, хотя Тараки по-прежнему сохранял другие важные посты. Борьба между ними достигнет кульминации к осени 1979 года, когда в стране сложится двоевластие. А пока «наверху» Афганистана делили посты и дворцы, в Герате 14 марта 1979 года восстали несколько полков регулярной армии. Были убиты советские специалисты и члены их семей. После первого успокоительного разговора с Москвой Тараки на следующий день, 18 марта, уже просил ввести в Афганистан советские войска и «ударить по Герату», «спасти революцию».

17, 18 и 19 марта 1979 года заседало политбюро.

Лейтмотивом выступлений 17 марта звучало: «Мы ни в коем случае не можем потерять Афганистан». Всерьез обсуждался вопрос о необходимости ввода войск. «Нам надо сформировать свои воинские части, разработать положение о них и послать по особой команде», — говорил А.Н. Косыгин. «У нас разработано два варианта относительно военной акции», — заявлял Д.Ф. Устинов. А.П. Кириленко, «подводя итог» и перечисляя шаги, которые предстоит предпринять, сказал: «…Пятое. Я думаю, мы должны согласиться с предложением Устинова относительно помощи афганской армии в преодолении трудностей, с которыми она встретилась, силами наших воинских подразделений»^{240}. Устинов уже отдал приказ привести в готовность воздушно-десантную дивизию и быстро подтягивать к границе войска.

На совещании в МИДе А.А. Громыко вдруг разоткровенничался: «Поймите одно: если сегодня мы оставим Афганистан, то завтра нам, может быть, придется защищать наши рубежи от мусульманских орд уже где-нибудь в Таджикистане или Узбекистане»^{241}. (Отметим, что Громыко не любил и не понимал мусульман, а фундаментализм считал «мракобесием».)

18 марта в воскресенье утром Андропов, Устинов и Громыко встретились на подмосковной даче в Заречье и откровенно обсудили все за и против ответственнейшего решения. Против было слишком много. Возможно, они связались с Л.И. Брежневым, который в субботу и воскресенье отдыхал в охотничьем хозяйстве Завидово. Больной и осторожный генеральный секретарь, видимо, не поддерживал решительных шагов.

На состоявшемся затем заседании политбюро лейтмотивом прозвучали уже другие слова Андропова: «Мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск». Вмешательство в Афганистане отбросило бы назад все, что сделано для разрядки, отмечал Громыко. Устинов тоже выступил против ввода войск. А на следующем заседании 19 марта появился «сам» Брежнев и по бумажке зачитал, в частности, следующее: «…Не пристало нам сейчас (курсив мой. — А.В.) втягиваться в эту войну»^{242}. На следующий день Косыгин только повторил эту позицию прилетевшему в Москву Тараки. Афганскому лидеру организовали краткую встречу с больным Брежневым, и тот говорил ему те же слова.

Роковое решение было отложено, хотя словечко «сейчас» стоило бы запомнить.