Когда синяк спал, или, как сказала бы фельдшер Любочка — гематома рассосалась, Анна Карловна взяла некоторый верх, и Анатоль перешел даже не на молочную лапшу, куда там! Сухие хлопья овсянки, смешанные с дроблеными злаками и комочками вяленой тыквы, залитые кипяченым молоком — вот, что стало уделом супруга, допустившего домашнее насилие. На такой диете он справедливо решил беречь силы и отказал Анне Карловне в исполнении им супружеского долга. В ответ на это Анна Карловна прекратила стирать рубашки Анатоля в вертлявой и дрожащей машинке «Фея». Почувствовав себя ущемленным, Толян перестал заготавливать дрова на зиму. Дальше — больше! Война! То носок пропадет, то мышь рухнет, бездыханная — в суп, то кот написает в валенки… короче, Анна Карловна пришла в смятение, и, бросив пост, отбыла автобусом в столицу. Заметьте — автобусом! Ключи от машины — у Толика, документы — на Толика, улавливаете? Вот, где пошла трагедия-то! Пока Анна Карловна лежала на оливковом кожаном диване в кабинете Осипа Карловича, прижимая ко лбу завернутую в вафельное полотенце мороженую курицу, Толян, разумеется, выпил. Ружья уже никто не боялся, все знали — патронов-то нет, а бегать с открывалкой или топором было опасно — сам мог напороться, и Толян долго ломал голову над тем, как бы осуществить, так сказать, манифест? Как выразить гнев, обиду и жажду свободы? И, недолго думая, он разбил машину путем дорожного происшествия. Теоретически, «восьмерка» еще двигалась, но — ведомая трактором! Согласитесь, какой же русский любит такую езду? Что-то безнадежно переклинило в ее железных кишочках, как-то смешно подвернулись колеса, да и лобовое стекло, что скрывать — лопнуло и осыпалось. Короче, полный капут наступил — «восьмерке» -то… и Толик вдруг понял, что машины у него больше нет. А без машины — он не согласен! И пусть она, Анька, купит ему новую! Он муж? Он своими руками построил славный такой, земляничного цвета, крошечный домик, и сложил в нем печурку, и навесил ставенки, да еще искусно вырезал на них всякие кренделя-вензеля! Да он и баню перебрал! И какую поветку сообразил? Чудо! И Анна Карловна, умиляясь, прибила нежными сухими ручками небольшие гвоздики, да развесила на них вальки для белья, решета, пучки ломких бесцветных трав, да подковы — в разнообразии. Как она любила сиживать там, в просторном льняном балахоне, покачивать ножкой да пить настой загадочной травы леспедеции копеечной… все в прошлом — а кто виноват? Да Пётр Серафимович, конечно! Оформив купчую на соседний с Анной Карловной участок, неутомимый Грацианский начал возведение дома, заключив подряд с местными умельцами, Пронькой и Колькой. Мастера бензопилы, укротители рубанка, асы плотничьего ремесла, они взяли с Грацианского задаток, и — запили. Вот, и случился клубок трагедии — Толян запил, Анна Карловна в столице, Грацианский занял денег, Пронька и Колян — в штопоре. А время идет. И пришла зима. Толян пооборвался, поистратился, и припал с просьбой о помощи. В плане на работу решил — в медпункт. А врача нет! Анна Карловна в Москве, Горчидзе уж из Твери в Уренгой улетел, что делать? Тут вся деревня — челом бить, куда придется, мол, спасите-помогите, и пришлите кого угодно, мы ему диплом сами купим. Анна Карловна сидит в Москве, напрягая Осипа Карловича, который в счет долга ее квартиру в Малом Гнездиковском сдал в аренду на 49 лет! И что делать Осипу Карловичу? У него супруга при мигрени, сложные дети в пубертате и злобная теща! А тут Анна и тоже в мигрени! Во, где ужас-то начался…
А по весенней распутице доковылял рейсовый пузатый автобусик до путевого столба с кривоватой надписью БОЛЬНИТСА, и встал. И шагнула из него…
Глава 23