А общепризнанный орган германской тяжелой промышленности «Дейтше Бергверксцейтунг» сравнивает Эберта даже с кумиром германской буржуазии Вильгельмом I. «Социал-демократ Эберт, писала эта газета после смерти первого президента, был отцом отечества, как и Вильгельм I. Как это ни странно звучит, но первого германского императора очень хорошо можно сравнить с первым имперским президентом, как ни были различны пути, приведшие их к возглавлению государственной власти. Хотя Гинденбург является фельдмаршалом, но внутренне он крепко связан с бывшим шорником Эбертом. Гинденбург, Эберт и престарелый император, — вот троица, делающая честь тому званию отца отечества, каким мы его себе мыслим».
К этой характеристике Фридриха Эберта надо только прибавить одну небольшую историческую справку: германский народ прозвал Вильгельма I «картечным принцем». Это звание идет от хорошо известного всем контрреволюциям лозунга:
«Патронов не жалеть».
В сентябре 1925 г. в университетском городе Гейдельберге все здания, начиная с вокзала, украшены красными и черно-красно-золотыми (республиканскими) флагами в честь съезда социал-фашистской партии. Повсюду предупредительные надписи показывают дорогу к тому зданию, где заседает съезд, где находятся всякие организационные бюро, дешевые гостиницы, специально к съезду оборудованные столовки. В магазинах и киосках портреты социал-фашистских вожаков, прежде всего главного из них, умершего рейхспрезидента Эберта и Отто Вельса, его преемника на посту вождя партии. Видно, что не только отцы города, но и вся мелкая буржуазия, живущая съездами и всякими конгрессами, встречает социал-фашистский съезд так, как она привыкла встречать каждое скопление людей, любящих между делом хорошо закусить и выпить, накупить подарков для семьи, если только эта семья не провожает заботливо папашу на самый съезд, зная, как может глава семьи разойтись на ярмарке, виноват, на съезде своей партии, да еще в переполненном до краев дешевым веселящим вином Гейдельберге. Собрались люди, которым, очевидно, неплохо живется в «демократической» республике и которые готовы и другим дать подработать и заработать.
В зале, где заседает партсъезд, стоит в центре президиума высокий плотный мужчина (с виду — скопивший хороший капиталец охотнорядец старого времени) и, несколько покачиваясь, умильно смотрит на крошечный бюстик Фрица Эберта, изготовленный специально к съезду каким-то предприимчивым фабрикантом. Бюстик Эберта производит особенно жалкое впечатление в огромной ручище Вельса, который с пьяной дрожью в голосе (он накануне до поздней ночи со всем партийным президиумом праздновал день своего рождения) перечисляет все заслуги покойного Фрица перед партией, демократией вообще и германской демократией — в особенности. Он заверяет Эберта, что партия будет и дальше успешно продолжать начатое им, Эбертом, дело и в его голосе слышится та известная помесь скорби по умершем главе огромного дела вместе с нескрываемой радостью, что всем надоевший старик — хозяин, наконец, передал дело в руки более молодых наследников, — та самая смесь скорби с радостью, которая так хорошо известна всем, кому приходилось бывать на купеческих поминках. Так и слышится, что Отто думает про Фрица: «Вот ты и помер, а мы живем и дальше пьем вино. Дела наши идут неплохо. Социал-демократическая фирма существует и дальше и кормит несколько тысяч, а может быть и несколько десятков тысяч людей. Не бойся, старина, мы этого дела из рук не выпустим, постараемся капитал не растранжирить, на всякие авантюры, вроде той, которую предлагает саксонская оппозиция, этот беспокойный Макс Зейдевиц и адвокатишка Розенфельд, не пойдем. Не для того наши отцы — вожди партийные капиталы наживали».
Быть может, Отто Вельс вспоминает, как он проводил пьянки с покойным Фрицем Эбертом. Сколько их было: в Берлине и в Веймаре во время учредилки, в Швейцарии во время международных съездов (как вкусно рассказывает о них, например, в своих воспоминаниях Шейдеман!). Быть может, Вельсу особенно запомнилась одна пьянка во время войны на восточном фронте в ноябре 1917 г., почти ровно год до той самой революции, которую Эберт ненавидел, как грех. Солдаты на фронте получали уже голодные пайки, их семьи в тылу голодали, но военное командование на восточном фронте, собиравшееся диктовать большевикам мир, постаралось для семи депутатов-«социалистов» и достало для них бочонок хорошего вина. Благодарные «социалисты» не остались в долгу и послали с фронта открытку со следующим стихотворением: