ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

–Куда? С ним вместе захотел дед? Скажи спасибо, что тебя не забрали, забыл, как в церкви народ дурманил, а то народ молвит, что ты в праведники заделался, обет молчания дал?

–Молва не по лесу ходит, а по людям, каков человек, такая и молва. Ты, однако, всякой молве доверяешь, али той, что сегодня тебе нужна?

–Не лезь на рожон, дед, если жить хочешь, али на печке надоело лежать, что так разговорился, заступник божий, – орал Михаил.

–А без Бога люди не живут, а маются, все сгинет, а правда с Богом останется, –      не унимался дед.

Алексей подлетел к отцу, уводя его силой из избы, а Михаилу заискивающе сказал:

–Мишк, брось ты, чего отца моего не знаешь, он только языком мелет, а сейчас вообще из ума выжил.

–Не Мишкай, я здесь уполномоченный при исполнении и будь уверен, разберусь сам, кто в уме, а кто нет, ты бы лучше по сторонам смотрел, глядишь и не проглядел бы врагов то.

Егор Спирин из подпола достал винтовку, спрятанную со времен гражданской войны, и радостно обращаясь к Цареву сказал:

–Во как, и на расстрел потянуло!

Алексей похолодел, он то знал, что там, кроме винтовки лежит, и переглянувшись с тестем, отвел взгляд на Марфу. Но Егор, увлекшись найденной винтовкой, вылез из подпола и продолжил:

–Ну что, вести их в Сельсовет, а завтра с утра машину подгоним, чтоб всех забрать и отвезти в район, прощайтесь, пока.

Бабы запричитали, бросились собирать в дорогу Матрену Власьевну, она от горя, казалось окаменела, не могла ни двигаться, ни говорить.

–Да она и дороги не вынесет, куда ее везти, дайте здесь умереть, – наперебой кричали женщины, уговаривая Царева, но тот только отмахивался и качал головой.

Андрей Иваныч подошел к Михаилу, встал на колени и попросил:

–Мил, человек, дай      последнюю ночь в доме переночевать, я жену соберу, а то и до утра не доживет, никуда мы не убежим, можешь охрану здесь оставить.

–Да кому Вы нужны, Вас сторожить, коли и захочешь не убежишь, да и некуда тебе бежать. Оставайтесь, черт с Вами, но к утру будь готов, в шесть часов машина из города придет, с ветерком поедете, – загордившись от выходки Корнева, пошутил он. И обращаясь к Спирину сказал:

–Ты запри их снаружи и ставни закрой, мало ли что, а завтра избу под Правление занимай, хватит в Сельсовете тесниться, протокол составим, думаю возражать никто не будет. Ты как Алексей Никифорович? Ты не против? – зло усмехнувшись, спросил Царев. Алексей ничего не ответил.

Других арестованных закрыли в сельсовете, где оставили охрану, их избы опечатали, а скотину забрали в совхозную ферму.      Довольные проделанной работой комиссары, разошлись по домам.

Воронины собрались все вместе в дедовской избе. Марфа выла от горя, ей подвывала мать Алексея. Анатолий как мог, успокаивал мать и бабушку. Дед Никифор сел на табурет посреди избы и как в мантре, качаясь из стороны в сторону, повторял:

–Господи, Господи, вразуми нас Господи, не прогневайся Господи, Спаси нас Господи!

Алексей не мог оправиться от пережитого потрясения и не понимал, как Спирин мог не найти церковную утварь. К утру от изнеможения, кто где сидел, там и задремал. Их разбудил звук колокола, звонивший только по какой-либо

тревожной новости.

Все бросились к окнам. На пригорке, где стоял дом Корневых, взымали к небу огромные языки разбушевавшегося пламени, охватившие избу и двор, которые всегда были украшением улицы.

Сбежавшиеся на пожар односельчане, стали свидетелями, как обгорелые стропила большого дома вместе с крышей рухнули, накрывая собой все, что находилось внутри.

Двор Корневых догорал до вечера, черные обуглившиеся головешки распространяли вокруг такой жар и смрад, что не представлял возможности даже близко к нему подойти. Корневы сгорели до тла, мучились или нет, кто же теперь узнает.

Односельчане с таким же жаром обсуждали это несчастье, делая всякие догадки и умозаключения, по какой причине случился пожар. Стихийно или поджег кто, а может сам Корнев поджег себя и свою жену, так в догадках и остались.

Следствию не удалось установить истинную причину пожара, уж очень быстро все сгорело, однако выводы свои сделали. Не может произойти все само собой, поэтому через несколько дней Алексея вызвали в райком партии и Управление НКВД.

Михаил Царев опасался теперь за себя, поэтому старался дать полный ход этому делу, обвиняя Алексея, как родственника «врага народа», а может и поджигателя. Алексея прямо там исключили из партии, сняли с должности, арестовали и вынесли приговор суда «10 лет исправительно-трудовых лагерей», и оттуда отправили в пересыльную тюрьму, а потом в Гулаг.

Это было вторым, непоправимым ударом для семьи. Марфу и Анатолия тоже вызвали в Управление НКВД. Михаил Царев

быстро отгородился от бывшего «друга» и предложил его жене и сыну написать «отказную» от Алексея.

–Отказываетесь мол, ты от мужа, а Толик от отца, не причастные к их делам, и живите смело дальше, – учил он Марфу и Анатолия.