От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах)

Прочтите приведенный ниже отрывок, но не просто как рассказанное «устами юно­ши» о сборах на бал, где этот юноша дол­жен встретиться с Ликой, а как описание события писателем Буниным, которому давно известно, чем кончится дело: что любовь ненадежна, что Алеша и Лика не пара и им вскоре суждено расстаться.

Несмотря на то, что строчки так и горят нетерпеливым молодым счастьем, вы сразу почувствуете ту «светлую печаль», о кото­рой было упомянуто.

«Если я знал, что какой-нибудь вечер, на который собирались с ней, не принесет мне ни обиды, ни боли, как празднично я собирался, как нравился сам себе, глядясь в зеркало, любуясь своими глазами, темными пятнами молодого румянца, белосне­жной рубашкой, подкрахмаленные складки которой расклеивались, разрывались с вос­хитительным треском! Каким счастьем бы­ли для меня балы, если на них не страда­ла моя ревность!»

Фраза «Жизни Арсеньева» одним концом касается далекого прошлого, а другим — нынешнего, настоящего.

Читая роман, все время ощущаешь эту двойственность. Иногда в одном и том же слове улавливаешь одновременно и счаст­ливый голос маленького Алеши, и груст­ный голос умудренного жизнью писателя.

Слово в «Жизни Арсеньева» часто при­меняется не в общем, народном, а в интим­ном, по терминологии А. Потебни, личном значении.

Для выполнения задачи, поставленной Буниным, иного выхода не было. Ведь он задался грандиозной целью: запечатлеть се­бя в мире на вечные времена, запечатлеть свое отношение к жизни, к добру и злу, к возмездию, свое, личное, только ему дан­ное чувствование людей и явлений.

Бунин не упускал случая подчеркнуть, что он «сам по себе». И сердился, когда его беззаботно сопрягали то со Львом Тол­стым, то с Чеховым. «Я подражаю ему? — удивлялся Бунин, имея в виду Л. Толстого.— Нет, конечно. Похож на него? Ни в малейшей степени». Чеховым он восхищал­ся, хотя манера Чехова иногда не удовлет­воряла его: «Он писал бегло, жидко» [7].

Страницы «Жизни Арсеньева» — испо­ведь, откровенная и доверительная. До че­го же одинок — и органически, от рожде­ния, и по сложившимся обстоятельствам истории — был этот человек, если ему не оставалось ничего другого как исповедо­ваться всему миру...

Бунин не страшился, если личное, завет­ное значение его слова отличается от обычного и даже противоречит ему. Пи­сатель был уверен, что его поймут, и пой­мут правильно. Эта уверенность определя­лась его здоровым, материалистическим ощущением мира, ощущением, усвоен­ным так же стихийно, как усваивали его хуторские мужики. Не колеблясь, он осо­бым доверительным языком записывал: «...кучер барственно обгоняет мужиков и баб...» Он был уверен, что нужный оттенок смысла, заложенный в ключевом слове «барственно», будет уловлен верно и точ­но, что это слово поможет увидеть и трой­ку, и кучера, и сторонящиеся на узкой дороге мужицкие телеги, и белые платья баб, почувствовать и атмосферу церковно­го праздника, и даже то, что невозможно выразить речью.

У большинства из нас недостаточно жи­вого опыта, чтобы представить «барственно обгоняющето кучера». А мы его все-таки представляем. Для бунинского кучера праздничная атмосфера необходима так же, как для этой атмосферы необходим бунин­ский кучер. Чувственно постигая «барст­венно обгоняющего кучера», современный читатель воображением создает и необхо­димую для него среду. Если по имеющейся форме можно отлить ключ, то по клю­чу можно создать форму. Если фразу Бу­нина невозможно понять вне соответствую­щей эмоциональной атмосферы, читатель творит эту атмосферу сам.

Бунин верит в творческие способности чи­тателя. Он верит в безграничную мощь родного языка, верит в его «изумительную изобразительность» и «словесную чувствен­ность», И, уверенный, что его поймут так, как он желает, Бунин пишет:

«На скотном дворе по-утреннему ново скрипят в это время ворота...»

«...театральный лай Волчка...»

И мы радостно подтверждаем верность этих ощущений действительности: «Да, да, это бывает именно так! Волчок лает теат­рально, ворота скрипят по-утреннему но­во!» Иногда Бунин передает ощущения на­столько сокровенные, что, кажется, уло­вить их постороннему невозможно. Без колебания, словно для одного себя, он пи­шет, например: «Возок тянул к себе своей старинной неуклюжестью и тайным при­сутствием чего-то оставшегося в мире от дедушки..»

И мы ощущаем этот возок в унисон с Буниным, если даже у нас никогда не бы­ло ни возка, ни дедушки, который в этом возке катался.

Правильно чувствовать фразы такого ро­да помогает аналогия. Возка, в котором катался дедушка, у меня не было, но я, может быть, храню какой-то предмет, без­делушку. Безделушка навевает воспомина­ния, возбуждает определенное чувство, на­строение. Такого рода аналогии и приходят на помощь, когда я осваиваю бунинскую фразу.