От солянки до хот-дога. Истории о еде и не только

– Мяса нет, рыбы тоже. Вот, завалил совхоз языками! А мне что делать? И так стараюсь, как могу, ночами не сплю, блюда выдумываю. А что тут выдумаешь? В общем, рвите на части, а пока языки не съедим – уж извините! – Повар почти плакал.

Народ наш жалостливый притих и даже начал сочувствовать. Основных бунтарей заглушили: не нравится – идите в ресторан! А мы уж как-нибудь, мы перетерпим. И не такое терпели! В общем, очередной абсурд.

Но ни языки, тушеные и вареные, ни справедливое народное возмущение не смогли испортить впечатления от Пушкинских Гор.

Кстати, на деревянной, сколоченной к празднику сцене выступали поэты и литераторы, был даже какой-то прапраправнук Александра Сергеевича, разумеется, «важняки» из местного обкома, или как он тогда назывался, начальство из Министерства культуры. Но все это, если честно, было весьма так себе. Обычное, стандартное, запланированное мероприятие.

Мы не стали слушать до конца и пошли по аллее Керн, вдоль высоченных сосен, сквозь которые проглядывало нежаркое июньское солнце, вдали серебрилась речка Сороть, поднимались высокие северные травы, пахло лесом и свежестью, нагретой солнцем хвоей и счастьем. Да, пахло счастьем. И это острое ощущение со мной навсегда.

А все остальное – ей-богу, пустяки.

Второй наш приезд в Святые Горы был в постсоветские времена. И гостиница была совершенно другая, и колбасу из нашего личного холодильника никто не воровал. И номер соответствовал европейскому стандарту – словом, все было чин чинарем. И завтрак в отеле был отменным – фермерский творог, разнообразные домашние варенья, сыр местного производства, местная же ветчина, соленья, моченья, три вида яичницы и замечательные травяные чаи – с черной смородиной, с малиной, черникой и клюквой. И рестораны в Пушкинских Горах появились, в основном русской кухни. И были в меню кулебяки, и пирожки, и кислые щи по местному, особенному, рецепту, и знаменитые пожарские котлеты, и, безусловно, грибы – соленые, маринованные и жареные.

И замечательное Михайловское стояло на берегу реки Сороть, и знаменитый могучий дуб. И Тригорское, и Петровское, и «племя младое и незнакомое», давно уже не младое и могучее.

И аисты у дорог, и запах пыли, смешанный с запахом хвои и трав.

И бабули с букетиками скромных астр и колокольчиков сидели у стен монастыря в надежде, что туристы непременно купят их букетики, чтобы возложить на могилу поэта.

А над всем этим, над деревенскими, мало изменившимися домиками, над палисадниками и многочисленными кафе, над полями с жужжащими пышными шмелями, над скромными бабочками и полупрозрачными стрекозами, над птичьими гнездами, над кронами берез и сосен, незримо витал дух поэта.

Я читала про себя его стихи и думала, что вот сейчас иду по тем же дорогам, мимо скромных деревенских погостов, мимо леса и поля, мимо реки.

А он где-то здесь, где-то рядом…

Я это чувствовала.

Минск

Белоруссия – это отчасти и моя родина, из Белоруссии, из маленького местечка под Минском под названием Острошицкий городок, родом моя любимая бабушка, Софья Борисовна Метлицкая. В Минске чисто и очень по-советски. Это вам не Москва, не Питер и не Ростов. Все скромно, точек общепита немного, есть и японские рестораны, и итальянские. Но видно – народ живет небогато и в рестораны не ломится.

А вот продукты в Белоруссии прекрасны – например, колбасные изделия. Про грибы я уже писала, хороши и молочные продукты. И не только продукты – в Белоруссии отличные трикотаж и косметика. В общем, бренды свои страна поддерживает.

Командировка в Минск была стандартной – три встречи с читателями и еще выступление на конференции менеджеров и директоров книжных магазинов.

Утро, завтрак в отеле. Что-то наподобие шведского стола, но с явно белорусским акцентом – в одном из лотков лежала жареная колбаса с жирком – такое любимое советское блюдо. Ох, аппетитно!

Народу на завтраке немного. Взяли мы творог, сыр, что-то еще и присели. Ждем кофе – кофемашиной неумело заправляет какая-то девушка. В зал выходит женщина в туго накрахмаленном марлевом, сложном сооружении типа «поварской головной убор». Женщина грузная, немолодая. Прищурившись, она обводит взглядом зал и направляется к нашему столику.

– Ты, что ль, Мария? – сурово спрашивает она.

Я робко киваю.

И женщина расплывается в широченной улыбке.

– Люблю я твои книги, Марийка! Люблю, потому что про жизнь! Про нас, баб! И все – правда! Как мне сказали, что ты здесь, у нас, так я и… Щас, подожди! – Тетенька быстро засеменила на кухню. И минут через десять появилась с подносом. На подносе – свежие, только испеченные булочки, вазочка с паштетом, не уступающим домашнему, что-то еще, честно, не помню. И вишенка на торте – вазочка с белой гвоздикой.

Вот когда я по-настоящему ощутила народную любовь. И поверьте, это дороже всего остального.