От судьбы не уйдёшь

— Вильгельм, — попыталась Марианна ещё раз, — вы же видите…

— Нет, я сказал!

— Почему?

— Мне не надо это объяснять. Вы сами понимаете.

— Мне непонятно! — произнесла Марианна сердитым, приглушённым голосом. — Видимо вы имеете в виду слово «гордость». Во всяком случае, другого смысла я не могу представить.

— И всё же!

— И всё же? — она покачала головой. — Тогда я должна поправиться. Вы не такой воспитанный, как я о вас думала.

— Мне всё равно!

— Как?

— Гордость для мужчины важнее, чем воспитанность.

Марианна заметила, что натолкнулась на сильное сопротивление, и замолчала. Будучи женщиной, она подумала: «Со временем я получу всё сполна. Смешно, если я не добьюсь своего».

Разговор между ними прервался. Последствия ссоры? Конечно, нет. Это как раз именно та пауза, о которой говорилось выше, то есть они молчали, пока доносился шум вокзала, и, несмотря на это, она была замечательной.

Так как отсутствовали признаки, что на Марианну надвигается какая-либо опасность, и ситуация могла бы выйти из-под контроля, её начали мучить сомнения, но сомнения не в отношении Вильгельма, а в отношении собственной персоны.

«Что происходит? Что-то не в порядке со мной? Я его совершенно не привлекаю? В обычной ситуации я бы давно отбивалась от него, чтобы не допустить к своему телу. Конечно, я рада, что этого не происходит, и это многое говорит о нём. Но ведь это говорит и обо мне? Он вернулся из кухни и сказал, что помыл чашку и поставил её в шкаф, вместо того, чтобы сказать мне другие слова; вместо того, чтобы попытаться меня поцеловать — во всяком случае. И тогда всё происходило бы как обычно и было бы само собой разумеющимся, когда я ему сказала бы «стоп, не со мной, мой дорогой, не так быстро, я не такая».

Марианна вздохнула, правда сдержанно, почти неслышно. «Это проблема, что я не такая, совершенно не такая, — подумала она. — Не женщина». С одной стороны, это доставляло ей удовольствие, с другой — служило балластом. Что перевесит? Она не могла этого сказать. «Я не знаю, чего я хочу», — к сожалению, призналась она себе.

Вильгельм мечтал с открытыми глазами. То, о чём он мечтал, не было чем-то расплывчатым или аморфным, поскольку имело ясные очертания. Вильгельм знал точно, чего хочет, если бы его спросили. Марианна была для него чем-то другим — также как страна и люди, существование и перспектива, настоящее и будущее.

— Вильгельм, — произнесла Марианна.

— Да?

— Почему вы молчите?

— То же самое я могу спрашивать вас.

— Я задумалась.

— Я тоже.

— О чём?

Так как он не мог сказать правду, то быстро выкрутился и ответил:

— Что скажет ваша мама, когда вы так поздно придёте домой?

— Она уже спит.

— Я так не думаю, — усомнился Вильгельм. — В таких случаях матери редко могут заснуть. Вы ей скажете, что были у меня?

Марианна немного помедлила.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Потому что мать или отец, вероятно, говорить со мной и хотеть всё узнать. Вы понимаете?

— Понимаю, — кивнула Марианна весело. — Вы не хотите проболтаться.

— Что значит «проболтаться»?

— Вы не хотите, чтобы ваше объяснение отличалось от моего.

— Конечно, нет.

Марианна сделала вид, что задумалась. Её как будто чёрт попутал. Девушки от этого тоже не застрахованы.

— А что вы думаете? — спросила она Вильгельма. — Должна я что-нибудь рассказать или нет?

— Это не так просто, — произнёс он.

— Вам-то что, Вильгельм. Здесь же вообще ничего не произошло — ничего плохого, я хотела сказать. Поэтому нет никакого повода делать из этого тайну.

— Правильно.

— Как вы думаете, — сказала Марианна, так как не могла успокоиться, — поверят они мне?

На этот вопрос он ответа не знал, поэтому промолчал.

— Можно в это вообще поверить, Вильгельм?

Вильгельм выдержал паузу. Взгляд Марианны красноречиво говорил, что у него нет другого выхода, кроме как ответить.

— Может, ваша мама действительно уже спит, — сказал он.

— Минуту назад вы в этом сомневались.

Вильгельм снова замолчал. Марианна пожала плечами и произнесла:

— Вильгельм, это выглядит так, будто у меня нет выхода.

Чёрт опять дёрнул её за язык.

— Тогда вы должны солгать, из необходимости, раз нет другого выхода, — наконец предложил Вильгельм. — Или не лгать. Просто промолчать, что вы вообще были у меня.

— Я не люблю лгать, — сказала Марианна.

— Не лгать. Просто промолчать.

— А в чём разница?

Казалось, что Вильгельм пришёл в отчаяние.

— Я себе делать упрёк, — сказал он, — что так произошло.

— Почему?

— Я приводить вас к себе.

— Но вы этого не делали, — возразила Марианна. — Это я предложила.

— Несмотря на это, я всё равно себя упрекать.

— Почему?

— Так как это делать трудности, а трудности должны быть для мужчины, не для девушки.

После того, как Вильгельм это сказал, и сказал вполне серьёзно, Марианна поняла, что было бы не очень хорошо продолжать ставить его в безвыходное положение ради своего удовольствия. Потому она сказала:

— Вильгельм, всё не так страшно. Знаете, что я сделаю?

— Что?

— Я вообще ничего не скажу.

— Совсем ничего?