От судьбы не уйдёшь

А как отреагировала на это Марианна? Два дня она об этом ничего не знала, так как родители ей не сказали, а Вильгельм тоже промолчал. Однако она узнала об этом сама, когда зашла в комнату, чтобы поставить букет цветов, и обнаружила в комнате закупленные продукты для завтрака. Вечером, когда Вильгельм пришел с работы, она его спросила, что всё это значит. Хорошо это или плохо, но он рассказал всё, как было. Марианна сначала побледнела, потом покраснела. Когда Вильгельм это заметил, то быстро произнес:

— Не волнуйся. Для меня это не иметь значения.

— А для меня имеет!

— Я могу покупать колбасу и сыр или варенье по своему вкусу.

— А как насчёт горячего? Только кофе или чай?

— Не нужно.

У Марианны вопросов больше не было.

— Каждый должен есть что-либо горячее, — сказала она, — кроме того моей маме это не трудно.

— Я так не думаю.

— Глупости! Ты не единственный, кому надо готовить завтрак.

— Но я вставать раньше, чем другие.

Это было действительно так. Вильгельм работал не восемь, а десять часов в день и поэтому по утрам рано уходил из дома. То, что это не было основанием для отказа в услуге, Марианна знала, однако это был всё же предлог. Немного подумав, она сказала решительно:

— Ну, хорошо, тогда я сама буду это делать.

— Что?

— Кофе для тебя.

В ответ на это Вильгельм вполне серьёзно заявил, что кофе ему не надо, так как он к нему не привык, и оно плохо действует на его желудок. Видимо она не знает, какую редкость представляют собой кофейные зёрна в России.

— Тогда буду готовить чай, — сказала Марианна.

— Чай тоже на меня плохо действует.

— Как? — удивилась Марианна и рассмеялась. — А что мы пили однажды ночью в твоей комнате? Кто мне рассказывал, что привёз его в большом количестве из России? Кто сожалел, что оставил самовар? Кто это был?

После этого у Марианны по утрам появилась забота. Когда об этом узнала Сабина, она захотела это прекратить, но Марианна отказалась.

— Перестань, мама, — сказала она, — всё правильно. Я не могу себе представить, что Вильгельм согласился бы на твой кофе или чай.

— Это он так сказал?

— Нет.

— Тогда откуда ты это взяла?

— Он думает так. Иначе бы это было неправильно. А раз ты спрашиваешь меня, то я считаю, что он поступил правильно.

— Марианна, я…

— Я знаю, что ты находишься под влиянием папы. Но и собственное участие ты не можешь отрицать. Вы оба должно быть хотите, чтобы комната Вильгельма поскорее освободилась. Правда, у него мало времени, чтобы искать другую комнату, поэтому я буду ему помогать. Я уже этим занимаюсь.

— Ты?

— Да. Я не успокоюсь, пока не найду. Для такого человека, как он, это не так просто. Но тогда, — сказала Марианна, — вы узнаете, что для вас было бы лучше, если бы он остался жить здесь.

— Почему?

— Потому что мне лучше будет жить с ним, чем с вами.

Эти слова поразили Сабину в самое сердце. На глазах выступили слёзы.

— Марианна, — сказала она, — ты забыла, что мы твои родители?

Нечто подобное высказал и Теодор, когда вечером в постели Сабина рассказала ему о заявлении Марианны.

— Она больше не думает о нас, — заявил он, — иначе не сказала бы тебе такое.

— Что же нам делать, Тео?

— Несомненно, что она будет несчастна, если мы этого не предотвратим.

— Я знаю, что не переживу этого. Это же наш единственный ребёнок.

Некоторое время Теодор молчал. Затем выразил всё в одной фразе прорычав:

— Чёртовы политики!

Так как Сабина не поняла, что с этим связано он продолжил:

— Это их мы должны благодарить за этих переселенцев.

Через девять дней Вильгельм Тюрнагель съехал из «Подсолнуха», правда, не по собственной воле. К этому приложил усилие Теодор Бергер.

Оно заключалось в том, что он отправил жену и дочь в Эссен за покупками, и их какое-то время не было дома. Теодору представилась возможность поговорить с Вильгельмом без помех, иначе говоря, «поработать с ним». Он застал его в комнате и, недолго мешкая, после того, как изумлённый Вильгельм предложил ему сесть, начал:

— Речь пойдёт о Марианне…

Вильгельм в замешательстве не знал, что сказать. Он подбирал слова, но Теодор продолжил:

— Я не допущу, чтобы вы сделали её несчастной, — добавил он, — и к тому же свели в гроб мою жену. Именно так она мне сказала.

Вильгельм изменился в лице.

— Господин Бергер… я… мне, — запинаясь, произнёс он, — лучше самому умереть, чем допустить это.

— Тогда уберите руки от нашей дочери!

— Убрать руки от вашей дочери? — в глазах Вильгельма вспыхнул опасный огонь. — Я неохотно слышать такие слова, тем более от вас, господин Бергер. Я не трогал вашу дочь руками.

— Вы неправильно поняли, — быстро поправился Теодор, которому мгновенно стало ясно, что не стоит дразнить тигра. — В Германии эти слова имеют не тот смысл, который вы им предали.

— А какой?

— Вы должны выкинуть Марианну из головы.

— Забыть?

— Да, так вернее.

— Это есть невозможно.

— Почему?

— Потому что я люблю её, — сказал Вильгельм, улыбаясь. Он успокоился.

— Если это так, — пояснил Тео, имевший твёрдое намерение, и уже ничто не могло его остановить, — тогда вы просто обязаны не причинить Марианне никакого несчастья.

— Я не понимать, что вы имеете в виду. Поясните.