От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Россия намеревалась воевать под видом оказания помощи союзникам и за их счет. Эту идею канцлер А. П. Бестужев-Рюмин 16 января 1756 г. изложил в представлении императрице, уговаривая ее ратифицировать англо-русскую субсидную конвенцию. Он напомнил о заседании 1753 г. и словах своих политических противников. Тогда в происходивших в Москве при дворе конференциях «все единогласно кричали: надобно за усмирение короля прусского приняться, не смотря, станут ли в том союзники содействовать или нет, только бы здешняя армия умножена была. Теперь, когда сие умножение сделано и дело идет не о том, чтоб самим и одним короля прусского атаковать, а только о том, чтоб помогать против него союзникам, следовательно], приводить его под чужим именем и с помощью чужих денег в бессилие, то вдруг те же самые против подания помощи спорят, которые прежде советовали и подписали, несмотря ни на что, самим атаковать»[553].

Как видим, Россия вовсе не была среди тех, кто, по утверждению В. В. Дегоева, «позволил вовлечь себя в конфликт, главный предмет которого – Силезия – их, по большому счету, не касался»[554]. Таким образом, не постоянно упоминаемая историком «навязчивая пруссофобия», «наваждение», «мотив личной ненависти» Елизаветы Петровны были основной (помимо верности союзу с Веной) причиной российского участия в Семилетней войне.

Итоги Семилетней войны для России В. В. Дегоев резюмирует парадоксальным образом: «Впервые после Петра I Россия не просто участвовала в большой европейской войне, а фактически поставила под свой контроль всю ситуацию в Центральной Европе, и в конечном итоге, благодаря кончине Елизаветы Петровны, разрешила ее не самым худшим образом. Петербург в лице Петра III не допустил уничтожения Пруссии и тем самым кардинального нарушения равновесия сил в пользу Австрии. Благоразумным шагом представляется отказ от захвата Курляндии и Восточной Пруссии, который привел бы к обострению отношений с Австрией, Польшей, самой Пруссией (если бы от нее еще что-то осталось), не говоря уже об Англии и Франции»[555].

Почему же Россия, контролировавшая, по словам автора, ситуацию в Центральной Европе, не хотела допускать нарушения равновесия сил в регионе в пользу Австрии за счет Пруссии? Разве Россия не нарушила уже это равновесие к своей выгоде? Какие положительные последствия мог принести отказ от таких завоеванных позиций, утрата собственной ведущей роли в Центральной Европе и сохранение как великой державы страны, которая в итоге объединит Германию и выступит против России в двух мировых войнах?

Россия не имела планов одновременного присоединения Курляндии и Восточной Пруссии. Относительно последней, как было показано выше, у России к концу 1761 г. имелось письменное согласие Австрии, нейтральная позиция Франции и фактическое одобрение Англии. Следовательно, обострения отношений с этими державами не предвиделось.

В. В. Дегоев полагает, что присоединение России к антипрусской коалиции было вызвано «не столько объективной угрозой ее интересам, сколько возобладавшим в Петербурге на данный момент субъективным пониманием того, что именно несет в себе наибольшую угрозу. Подозрения взяли верх над реальностью. Пришли к выводу: Пруссия опаснее, чем Австрия. Внешне аргументы выглядели как будто весомо: явная агрессивность Фридриха II, проявившаяся в захвате Саксонии (1756 г.), могла развиваться и в восточном направлении; да и сам факт возникновения крупной державы в центре Европы таил в себе большую неопределенность и большие неудобства». Вывод автора парадоксален: «Последующая история русско-прусских и русско-германских отношений (до 1890 г.) показала ошибочность подобных расчетов»[556].

Снова отметим, что в Петербурге Пруссию стали считать угрозой задолго до 1756 г. Но самое основное возражение заключается в том, что политику Пруссии до Семилетней войны и после 1763 г. нельзя считать идентичной. Пруссия, ослабленная после тяжелейшей для нее Семилетней войны, была вынуждена резко изменить внешнюю политику, отказавшись от противостояния с Россией, и с того времени стараясь пользоваться союзом с Петербургом для решения собственных задач.

Победа над Пруссией позволила бы России избавиться от опасного конкурента, расширить свои владения, утвердить собственное влияние как в целом в Германии, так и среди австрийских сербов и валахов, добившись их равноправия в германских государствах с остальными христианскими конфессиями и получив возможность быть гарантом сохранения этих прав. Петербург имел бы возможность решить вопрос с Польшей к обоюдному согласию, предоставив ей Восточную Пруссию в обмен на территории польской Украины и Белоруссии.